изменчивостью в его частных политических воззрениях, клеймили его как 
«продажного негодяя»…

Действительно, надо было страдать полным отсутствием здравого смысла и малейшей 
добросовестности, чтобы и после появления этой книги позволять себе усматривать 
в литературных действиях Гейне что-либо, хоть издалека похожее на 
отступничество от своих основных убеждений, тем более из-за какого-нибудь 
материального интереса. Но автору пришлось испытать теперь самым печальным и 
тяжелым для него образом то, что мы видели уже в значительной степени 
выпадавшим на его долю и в начале его публицистической деятельности: 
разнообразие вызывавшихся этою деятельностью впечатлений, вследствие отсутствия 
в нем как в поэте par excellence, чисто публицистической стойкости и 
последовательности. В то самое время как его последнее сочинение подверглось 
строгому запрещению почти во всех немецких государствах, на него обрушивались 
нападения из лагеря совершенно противоположного: радикализм в лице Бёрне резко 
обвинял поэта-публициста в шаткости и двусмысленности образа действий – в том, 
что он не хотел окончательно поссориться ни с правительством и аристократами, 
ни с ультрареспубликанской партией разрушения. Видя странность и неприятность 
своего положения, сжатый со всех сторон, убедившись, что он как поэт и художник 
не может совершенно и бесповоротно принадлежать к той или другой
партии,
тогда как все теперь было делом именно партий, – Гейне решился отказаться 
покамест от политического писательства. К счастью для литературы, этот род 
деятельности заменил он таким, который гораздо более соответствовал его 
способностям, его натуре, его знаниям: продолжая исполнять свою «миссию» 
посредника между Германией и Францией, он только перенес эту работу в другую 
область – литературную, философскую и социальную в широком значении этого слова,
 занялся истолкованием во Франции сущности и особенностей немецкого «духа». Так 
как, понятно, Гейне при этом писал для читателей почти исключительно 
французских, то статьи свои он писал по-французски. Некоторые из них 
переводились потом автором и на немецкий язык.

Таким образом возникли, сопровождаясь постоянным и очень видным успехом во 
французской публике и критике, «Романтическая школа», «К истории религии и 
философии в Германии», «De 1'Allemagne» и другие сочинения. Все эти страницы 
представляют автора в виде умного, острого, высокоталантливого дилетанта; но 
над этою легкой формой, при обилии самых смелых парадоксов, софизмов и т. п., 
наконец даже при встречающемся не раз принесении правды в жертву неодолимого 
желания сказать острое слово, несмотря на все это, здесь сплошь и рядом 
обнаруживается такое проникновение в самую суть вещей, такое глубокое понимание 
предмета не с внешней, а с духовной его стороны, каких можно пожелать любому 
исследователю-специалисту, и все выражено в такой простой, увлекательно-ясной 
форме, что самые мудреные вещи становятся совершенно понятными для 
непосвященного читателя. Никто, например, из предшествовавших и последующих 
критиков и историков литературы не превзошел Гейне в исследовании той 
«Романтической школы», которой он и сам был гениальным представителем и 
победоносным сокрушителем; у других исследователей мы найдем превосходство 
стороны фактической, выяснение многих частностей, гораздо более научную 
подкладку, но ни один из них не сделал того, что нагл поэт – для объяснения 
сущности немецкого романтизма и отличительных черт поэтического творчества 
главных его представителей. Большими достоинствами, при тех же вышеупомянутых 
недостатках, отличается и сочинение «К истории религии и философии», 
посвященное Анфантену, главному деятелю сенсимонизма, из чего уже отчасти можно 
заключить о направленности и характере книги. Смена одного религиозного 
воззрения другим (деизм, пантеизм, христианство), возникновение немецкой 
философии из протестантства, деятельность Лютера, Лессинга, Канта, Фихте, 
Шеллинга и Гегеля – все это представлено с удивительной ясностью, свежестью и 
оригинальностью и все свидетельствует о полном, даже глубоком знакомстве автора 
с предметом, хотя, конечно, и здесь строго научный исследователь, особенно если 
он проникнут кабинетным педантизмом, найдет многое, что покажется ему 
поверхностным, больше остроумным, чем солидным, больше парадоксальным, чем 
категорически неопровержимым. Само собой разумеется, что Гейне тесно связывает 
философию с жизнью, в развитии философских идей видит и развитие дела 
практического прогресса, и с этой точки зрения выходит его восторженное 
сочувствие Лютеру и Лессингу как «освободителям» отечества; в этом смысле он 
называет Канта «Робеспьером в царстве мысли», в этом смысле и обращается к 
французам со словами предостережения: «Освобожденной Германии вам следует 
бояться больше, чем всего Священного Союза, со всеми кроатами и казаками». Эти 
статьи, появлявшиеся сначала в журнале, были потом включены вместе с 
«Романтической школой» в книгу под заглавием «De l'Allemagne», которую Гейне 
написал как своего рода возражение против сочинения мадам Сталь под тем же 
заглавием, с целью исправить многие ее ошибки и пристрастные суждения. Здесь мы 
опять встречаемся с теми же религиозными и социальными воззрениями, какие 
высказывал автор в предшествующих трудах и выраженными в такой форме, что эта 
книга подверглась запрещению почти во всех немецких государствах; а когда был 
сделан немецкий перевод ее, цензура обезобразила текст самым безжалостным 
образом и вызвала этим новый резкий протест со стороны автора. К упомянутым 
нами трем капитальным трудам присоединились другие (тоже в прозе), более или 
менее выдающиеся: «Флорентийские ночи», удивительно поэтический отрывок с 
отчасти автобиографическим характером; другой отрывок в юмористическом роде –