незнакомкой»… Делать, однако, было нечего. Пока не наступило время, когда поэту 
можно было бы в материальном отношении стоять на собственных ногах только с 
помощью своей литературной деятельности, надо было подчиняться той воле, от 
которой получались средства к существованию; и вот почему по возвращении из 
Гамбурга Гейне довольно деятельно стал готовиться к выпускному экзамену, 
поневоле решившись, как он выражался, оставить стихи на лучшее время. Но само 
собою разумеется, что оставаться без поэтического творчества он не мог и если 
не печатал, то продолжал писать. По неизвестным причинам, для окончательного 
приготовления к выпускному экзамену и сдачи его Гейне отправился из Берлина в 
ненавистный ему Геттинген; думаем, что источник этого странного поступка 
следует искать в прихотливости многих поступков нашего поэта вообще, в 
трудности для него долго оставаться на одном и том же месте и постоянной жажде 
перемен как следствий постоянного внутреннего томления и тревожного 
беспокойства. В Геттинген он приехал в январе 1824 года, и жизнь его 
по-прежнему разделилась между умственными занятиями – вольными и невольными – и 
житейскими наслаждениями. Но наряду с этим он пребывает в угаре мизантропии, 
скорби, уныния, и, чтобы освежиться, дать успокоение своим нервам, поэт в 
сентябре 1824 года, воспользовавшись каникулами, отправился в путешествие на 
Гарц и по Тюрингии. «В горы от вас ухожу я», – говорил он, перенося 
впоследствии на бумагу впечатления этого путешествия и обращаясь к тем людям, 
которые окружали его, с их «приторно-сладкими речами, ласками, лобзаньями, 
объятиями, звуками ложных страданий, отсутствием теплой любви в душе», —


В горы от вас ухожу я,
В горы, где набожны люди,
В горы, где воздух свежее,
Легче где дышится груди;
В горы, где шепчутся ели,
Воды прозрачны, гремучи,
Весело птицы щебечут,
Гордо проносятся тучи…
Мир вам, блестящие залы,
Гладкие дамы, мужчины!..
В горы!.. Оттуда взгляну я
Весело в ваши долины!..


Почти пешком прошел он чудесные места и на возвратном пути посетил разные 
города – Йену, Веймар, Эрфурт, Готу и другие. Очень любопытным эпизодом этого 
путешествия представляется посещение нашим поэтом старика Гёте в Веймаре. 
Приехав в этот город, он отправил автору «Фауста» следующую записку, в которой, 
сквозь большую долю искренности, мы, зная Гейне, не можем однако не усматривать 
некоторой иронии в связи с сознанием собственного достоинства:
«Прошу Ваше Превосходительство доставить мне счастье постоять несколько минут 
перед Вами. Не хочу обременять Вас своим присутствием, желаю только поцеловать 
Вашу руку и затем уйти. Меня зовут Генрих Гейне, я рейнский уроженец, недавно 
поселился в Геттингене, а до того жил несколько лет в Берлине, где был знаком 
со многими из Ваших старых знакомых и почитателей и научался с каждым днем все 
больше любить Вас. Я тоже поэт и имел смелость три года назад послать Вам мои 
„Gedichte“, а полтора года назад – трагедии с добавлением „Lyrisches 
Intermezzo“. Кроме того, я болен, для поправления здоровья совершил путешествие 
на Гарц, и там, на Брокене, охватило меня желание – сходить в Веймар на 
поклонение Гёте. Я явился сюда как пилигрим в полном смысле этого слова – 
именно пешком и в изношенной одежде – и ожидаю исполнения моей просьбы. Остаюсь 
с пламенным сочувствием и преданностью, Генрих Гейне».
Гёте принял молодого писателя – что он делал весьма редко; но судя по тому, что 
непосредственно после этого посещения Гейне в своих письмах или ничего не 
говорил о нем, или упоминал в двух-трех словах, или, говоря о Гёте вообще по 
поводу этого визита, отзывался о нем как о поэте не особенно благосклонно, – 
судя по этому, надо думать, что «олимпиец» принял геттингенского студента со 
свойственною ему и естественною в нем величественностью, хотя, признаться, 
такой прием удивляет нас, когда мы примем в соображение, что у Гёте в это время 
уже давно были в руках такие стихотворения нашего поэта, как «Lyrisches 
Intermezzo». Он, по словам Гейне в одном письме, «сказал ему много приветливого 
и снисходительного», но, во-первых, полагаем, это-то «снисходительное» 
отношение и сердило автора «Intermezzo», a во-вторых – если бы было сказано 
действительно «много приветливого», то Гейне, при его самолюбии, при его 
гордости собой, конечно, передал бы весь разговор с мельчайшими подробностями. 
Он же из этого разговора передает – и с видимою горечью – только одно: что он 
собирался сказать Гёте много «возвышенного и глубокомысленного» и нашелся 
сказать только одно, что «на дороге между Йеною и Веймаром сливы очень вкусны». 
Очевидно, что это в рассказе Гейне выдумка ради остроты, но очевидно также, что 
тут скрывается и неприятная для нашего поэта действительность. Правда, в 
записках брата Гейне, Максимилиана, находим такой рассказ о свидании двух 
поэтов, который, если верить ему – а поверить нетрудно – объясняет причину не 
особенно лестного приема со стороны Гёте. «Чем вы занимаетесь в настоящее 
время?» – спросил будто бы Гёте. «Фаустом», – отвечал Гейне, у которого 
действительно в это время был в голове план трагедии о Фаусте. Понятно, что 
такой смелый ответ мог показаться автору настоящего, бессмертного «Фауста» даже