нем, будет гибелен, он не выехал бы из города ни по чьему приказанию. Его 
заставили молчать, и он исполнил приказание, хотя оно было издано под влиянием 
лживых слухов и изветов. Но, видя, что добрые теряют энергию, что злые 
становятся смелее, а дело Господне гибнет, он принял решение во что бы то ни 
стало вернуться на свое место. Заканчивая проповедь, он обратился к юношам, 
говоря, что они счастливы тем, что развиваются во дни свободы, что они не 
испорчены тиранией, что они привыкнут к готовящейся им роли правителей. Его 
проповедь была как бы программой для следующих проповедей. Во второе 
воскресенье великого поста, вступив на кафедру, Савонарола начал проповедь со 
слов пророка Амоса: “Слушайте слово сие, телицы Васанские, которые на горе 
Самарийской, – вы, притесняющие бедных, угнетающие нищих, говорящие господам 
своим: “Подавай, и мы будем пить”. “Кто эти телицы? – спрашивает он и отвечает.
 – Эти жирные телицы – блудницы Италии и Рима. Тысячи их можно насчитать в Риме,
 десять тысяч, сорок тысяч и то мало! В Риме этим ремеслом занимаются и мужчины 
и женщины”. Страстно громя пороки и обличая лицемерие, он заметил: “Вы 
испорчены вконец в речах и в безмолвии, в бездействии и в бездеятельности, в 
вере и в безверии”, и главным образом напал на внешний блеск, на церемонии, на 
тщеславие церкви, лишенной истинной религиозности. “Почему, – говорит он, – 
когда я прошу десять дукатов на бедных – ты не даешь, когда же я прошу сто 
дукатов на часовню Сан-Марко – ты даешь? Потому, что в этой часовне ты желаешь 
повесить свой герб”. Опять он пророчил Италии гибель, если не обновится церковь,
 не обновятся люди. В последних проповедях этого времени, когда происходили 
выборы в большой совет, он снова коснулся политики, призывал народ поддерживать 
большой совет и остерегаться возвращения Петра Медичи. Обращаясь почти каждый 
раз между прочим к детям в проповедях этого времени, Савонарола в Вербное 
воскресенье устроил особую процессию детей, которой должны были открыть “Monte 
di pieta”. Держа в руках распятие, он обратился на площади к народу со словами:

–
Флоренция, вот царь вселенной, он хочет быть и твоим царем! Желаешь ли ты иметь 
его?

– Да! – грянули тысячи голосов потрясенных до слез граждан.
Затем дети в белом одеянии в торжественной процессии пошли по церквам, распевая 
гимны и собирая милостыню, которая и была ими вручена избранным начальникам 
“Monte di pieta”.
Заканчивая проповеди великого поста, Савонарола пророчески заметил, что концом 
его деятельности будет: в общем победа, в частности гибель. Предвидеть гибель 
было нетрудно: с одной стороны, тысячи народа носили, так сказать, на руках 
своего проповедника, ловили каждое его слово, его проповеди переводились на 
иностранные языки, их перевели даже на турецкий язык для султана, а с другой, – 
папа, итальянские князья, властолюбцы Флоренции считали себя лично задетыми и 
обиженными этим монахом, мечтавшим и писавшим во времена бессовестного 
отравителя Александра Борджиа и коварного Людовика Сфорца “о простоте 
христианской жизни”.
Раздробленная на отдельные государства, каждое из которых старалось выработать 
свои особенности в форме правления и должно было в борьбе за свое существование 
зорко следить, главным образом, за политикой, Италия сделалась колыбелью, с 
одной стороны, политических деятелей и, с другой, – законодателей по 
преимуществу. Политика итальянцев была не безупречна. “Итальянцы, – говорит 
Мабли, – ослепленные своими ненавистями и своим честолюбием, всегда льстили 
себя надеждою поправить эти непоправимые недостатки высшею ловкостью своего 
образа действий и, злоупотребляя хитростью и тонкостями, были приведены к тому, 
что пускали в дело при своих политических сношениях только мошенничество и 
коварство”. Но, соглашаясь вполне с этим мнением, нельзя не признать, что 
своеобразная жизнь итальянских государств способствовала становлению выдающихся 
законодателей, и Италия сделалась родиной Макиавелли, Мазарини, Беккариа, 
Наполеона, и даже в последнее время из нее же идут новые веяния, например, в 
области воззрений на уголовное право в лице Ломброзо, Ферри и других деятелей. 
Савонарола был тоже из тех умов, которые ясно видели хорошие и дурные стороны 
того или другого законодательного и политического строя. Под его влиянием 
быстро создалось новое устройство республики, создался новый законодательный 
кодекс. Но как бы ни была удачна форма правления страною, эта форма не может 
спасти страну в известные минуты от чисто стихийных бедствий и оградить ее в 
борьбе с коалицией более сильных внешних врагов. История доказывает это массою 
примеров, и таким примером была флорентийская республика.
Волнения последних лет, застой в торговле и промышленности, уплата денег 
французскому королю, война с отстаивавшими приобретенную независимость 
пизанцами – все это потрясло финансы Флоренции, все это потрясло и частные 
богатства, так как республика требовала денег и денег. Началась дороговизна, 
бескормица, из деревень прибывали в город умирающие от голода люди, сказывались 
и последствия голода – заразные болезни, чума. Рядом с этим шли интриги 
Людовика Сфорцы, ворочавшего делами итальянской лиги, к которой не примыкала 
Флоренция как союзница Франции. Людовик Сфорца для подкрепления лиги не нашел 
ничего лучшего, как призвать из-за Альп другого чужеземца – немецкого 
императора Максимилиана, который и должен был получить железную корону, 
обновить авторитет римского государства, помочь пизанцам. Папа, также 
домогавшийся гибели демократической республики, понял очень хорошо, что стоит 
отнять у республики ее проповедника, и она окончательно падет духом. Он снова 
издал приказание, чтобы Савонарола не проповедовал. По этому поводу возникла