переписка Савонаролы с Римом, не приведшая ни к каким результатам. Голодающий 
город, где ежедневно умирали люди на улицах, приходил в отчаяние. “Беснующиеся” 
ликовали, говоря:
– Теперь никто не будет сомневаться в том, что Джироламо обманул нас. Вот оно, 
обещанное Флоренции счастье!
Сеньория, со своей стороны, устраивала крестные ходы с чудотворным образом 
Мадонны дель Импрунета и неотступно настаивала, чтобы Савонарола исполнил свой 
долг относительно отчизны – взошел бы на кафедру. Джироламо силою обстоятельств 
снова был поставлен между двух огней: для спасения Флоренции была нужна его 
проповедь, а проповедовать значило объявить войну Риму. Любовь к республике 
победила, и 28 октября Савонарола снова явился на кафедру перед толпой 
голодного народа, жаждавшего поддержки, ободрения. Произошел необыкновенный 
случай: через два дня, когда все граждане шли за чудотворной иконой, в город 
прискакал гонец с известиями о прибытии в Ливорно из Марселя вспомогательного 
войска и провианта.
– Проповедь Джироламо снова спасла нас! – кричали люди, плача и обнимаясь от 
радости.
Все преувеличивали размеры в сущности ничтожной помощи, преувеличивали не 
только во Флоренции, но и в самом Ливорно, где палили из пушек от радости и 
даже обратили в бегство перепугавшихся императорских солдат, одержав таким 
образом бескровную победу.
Стараясь еще более поднять дух народа, Савонарола учил теперь людей не дорожить 
жизнью. “Мы живем, братья, – говорил он, – чтобы научиться уменью хорошо 
умирать”. Он сам ежеминутно ожидал смерти, так как его подстерегали враги, но, 
тем не менее, не складывал оружия. Заканчивая свои проповеди в этом году, он 
говорил горячо о борьбе партий, которые больше занимаются вопросом о нем, 
бедном монахе, чем о благе родины, и призывал всех думать и заботиться только о 
последнем, так как враги республики не дремлют. Действительно, враги республики 
не дремали, и папа нашел средство посеять раздоры и неурядицы среди монахов: он 
новым указом уничтожил самостоятельность монастыря Сан-Марко, соединив все 
доминиканские монастыри Тосканы в одну конгрегацию, причем генеральный викарий, 
проживавший в Риме, по статуту доминиканцев должен был меняться каждые два 
года; новое постановление понижало значение монастыря Сан-Марко и давало 
простор интригам враждовавших между собою доминиканских монастырей. Подрывали 
созданное Савонаролою здание не одни враги: вредили ему и друзья. Народный 
вождь, Катон Флоренции, пылкий и благородный Франческо Валори, в 1497 году 
сделался гонфалоньером (знаменосцем) юстиции и с преданной ему сеньорией, 
вопреки советам Савонаролы, несколько изменил закон о вступлении в члены 
“большого совета”: в члены этого совета могли вступать теперь люди не с 
тридцатилетнего возраста, а с двадцати четырех лет. Причиной этого изменения 
было желание Валори привлечь в совет возможно больше граждан. Но Савонарола был 
дальновиднее Валори: он знал, как развращена флорентийская “золотая” молодежь, 
как негодует она на прекращение пиров и карнавальных безобразий, как 
бесчинствует она, ходя с оружием в руках по улицам и слывя среди народа под 
именем “дурных приятелей”. Эти “кампаньяцци” ненавидели Савонаролу. Наряду с 
этою реформою большое влияние, если не на ход внутреннего управления, то на 
взаимные отношения граждан, имела предполагавшаяся реформа денежных повинностей,
 которую хотела провести сеньория и которая до крайности обострила борьбу 
партий. Вопрос шел о “decima scalata” – “прогрессивном налоге”, против которого 
восстали все богачи и за который ухватились все бедняки. Страстные споры об 
этом законе вызывали враждебные отношения партий и оставили известную горечь в 
сердцах, хотя сам закон и был отвергнут. Савонарола в это время удалился в свою 
келью, работал над своим “Триумфом Креста” и готовил к изданию свои мелкие 
сочинения, которые могли приобрести ему новых поклонников и сторонников в его 
борьбе с Римом. Духовными делами правил за него Доменик, его другой страстный 
приверженец, не всегда поступавший обдуманно.
Этот удобный момент “беснующиеся” избрали для нанесения Савонароле первого 
тяжелого удара, задумав восстановить карнавал в его прежнем виде. Доменик 
загорячился, собрал детей, и они стали стучать в двери богачей, прося или 
требуя от них в пользу бедных маскарадные костюмы, маски, безнравственные 
произведения искусства и т.д. Все эти вещи должны были послужить предметом для 
особого празднества, придуманного Домеником и Савонаролой: на большой площади 
была воздвигнута пирамида из всех этих “позорных анафем”, в число которых 
попало, между прочим, несколько экземпляров “Декамерона” и циничных сочинений 
того времени, которыми зачитывались монахини и монахи; на вершине пирамиды 
помещалась аллегорическая фигура карнавала; пирамиду окружали пришедшие в 
торжественной процессии флорентийцы и поместившиеся на возвышении дети; под 
звуки духовных гимнов и сатирических песен против карнавала пирамида зажглась, 
и пламя истребило все то, что Савонарола считал бесстыдным, безнравственным и 
вредным. Таким развлечением была на этот раз заменена игра в камни, 
заканчивавшая обыкновенно карнавалы. Враги, конечно, начали кричать, что 
сожжены были чуть ли не целые издания “Декамерона”, а в позднейшее время 
некоторые писатели готовы были утверждать, что сжигались знаменитые картины и 
чуть ли не мраморные статуи. Преувеличения коснулись и детей: рассказывали, что 
они преследовали взрослых издевательствами, силой отнимали “суетности”, 
сделались домашними шпионами и т.д. Савонарола принял сделанный ему Римом вызов,
 и его великопостная проповедь загремела против этого города. Прежде всего он 
коснулся светских владений церкви. Не отрицая прав церкви владеть имуществом, 
чтобы не явиться прямо еретиком, он смело заявил, что богатство испортило 
церковь, что она должна отказаться от него, как отказываются мореходы от своих