необходим был капитал, а капиталом обладали лишь немногие. Между тем как 
крестьянин-бедняк поневоле ограничивался таким участком земли, который он мог 
обработать сам при помощи семьи, богатый обрабатывал посредством рабов 
значительные пространства, если не предпочитал употреблять их для скотоводства 
в крупнейших размерах.
На почве этого затруднения скоро выяснилось, что плебс отнюдь не представляет 
однородной массы с одинаковыми интересами и стремлениями. И среди плебеев со 
временем наряду с трудящейся массой образовался класс зажиточных и даже богатых 
семейств, гордых не только материальным благосостоянием, но и происхождением от 
плебейских магистратов, эдилов и особенно трибунов. Эта плебейская аристократия 
Секстиев, Лициниев, Марциев, конечно, прежде всего и воспользовалась добытым 
правом.
Неудивительно поэтому, что быстро стали складываться обширные поместья в 250 и 
больше десятин и что богачи всячески старались вытеснить бедняков и сохранить 
фактическую монополию за собой. Но и аристократы – плебеи и патриции – были 
далеко не единодушны. Принужденные отказаться от исключительного пользования 
государственными землями, патриции тем решительнее отстаивали свои политические 
привилегии, ни за что не желая допустить своих соперников к консулату, к 
которому те не менее усердно стремились.
Недальновидная политика патрициев, не желавших уступить ничего, привела к тому, 
что у них отняли все. Плебс соединился для взаимной поддержки и единодушной 
борьбы как за политические требования плебейской аристократии, так и за 
экономические требования народа. Результатом этого союза были законы Секстия и 
Лициния 367 года, удовлетворявшие обе части плебса.
Характерно, что еще незадолго до достижения этого результата чуть не произошла 
размолвка среди плебеев, причем ярко обнаружилась коренная рознь между ними. 
Дело в том, что патриции согласились уступить желаниям плебейской массы, если 
она откажется от консулата: народ ни минуты не медля согласился, но плебейская 
аристократия в лице трибунов-законодателей, заявила, что три пункта: консулат, 
пользование государственными землями и облегчение долгов составляют одно 
неразрывное целое и вместе должны быть или приняты, или отклонены. Тогда, 
несмотря на усиленную агитацию патрициев, несмотря на их обращение за помощью к 
религии, народ принял эти законы, и патриции покорились.
Экономическая сторона законов, как известно, заключается в следующем: во-первых,
 уплаченные уже проценты высчитываются из долгового капитала, а остаток 
уплачивается равными частями в три года; во-вторых, никто не имеет права занять 
более 125 десятин (500 югеров) государственной земли; в-третьих, никто не имеет 
права выгонять на общественные пастбища более ста голов рогатого и 500 голов 
мелкого скота, и, наконец, в-четвертых, при обработке крупных поместий можно 
пользоваться лишь определенным числом рабов, то есть за этим пределом 
предполагается употребление свободных рабочих.
Из этих законов мы довольно ясно видим, в чем нуждался народ, на что он 
жаловался и к чему он стремился. Мы видим, что аристократы захватывают 
сравнительно огромные пространства государственной земли, далее – а это, 
пожалуй, еще опаснее – что они переходят от мелкого арендного хозяйства к 
крупному денежному, от сдачи полей свободным крестьянам во временное и 
зависящее от воли владельца пользование – так называемый прекарий – к обработке 
своих земель рабами, и так далее.
Опасность этого процесса была очевидна. Пока свободный, лишившийся земельной 
собственности, крестьянин мог еще найти работу на полях магнатов, он по крайней 
мере был в состоянии прокормить и себя, и свою семью, хотя бы и не на 
собственном участке; но что, если его место займут рабы, более дешевые и 
удобные ввиду свободы от воинской повинности?
Положим, он мог занять часть государственных земель; но ведь для этого 
требовались деньги, а их можно получить лишь за огромные проценты, с самого 
начала разоряющие хозяйство. А потому необходимо позаботиться, с одной стороны,
 – об уменьшении долговой массы, обременяющей мелкую собственность, а с другой 
стороны, – о принуждении магнатов пользоваться свободным трудом.
Вот те требования, которым отвечали законы Лициния и Секстия. Но имели ли они 
действительно желанный успех? Несомненно, нет. Что касается прежде всего закона,
 ограничивавшего объем владений на государственных землях, то один факт, что 
наблюдение за его исполнением в общем находилось в руках консулов или трибунов,
 – почти всегда взятых из аристократии, – говорит за себя. Кроме того, до нас 
дошло одно любопытное известие, бросающее яркий свет на разногласия среди 
плебеев и на то, как неохотно плебейская аристократия – ради достижения своих 
личных целей – согласилась поддержать народное требование по этому поводу. Дело 
в том, что через какие-нибудь десять лет после победы плебеев (357 г.) их вождь 
Гай Лициний Столон за несоблюдение своих же законов (он занял 1000 вместо 
законных 500 югеров) был присужден трибуном М. Попилием Ленатом к штрафу в 10 
000 ассов.
С другой стороны, постоянные повторения закона о процентах доказывают, что и в 
этом отношении законодательство 367 г. решительного успеха не имело.
Неудивительно, что при таких условиях положение народа не улучшилось и что 
волнения среди него не улеглись. Источники почти беспрерывно сообщают о жалобах 
на тяжесть долгов, об отдельных, мало действительных и частных мерах для их 
устранения, сообщают даже о военном мятеже, так что на основании всех этих 
данных мы вправе заключить, что народное хозяйство продолжало страдать все теми 
же недугами, что и до 367 года.
Улучшение положения произошло не изнутри, а извне. Около этого самого времени 
быстро следуют друг за другом первая Самнитская, Латинско-Кампанская, вторая и