недолговечно. Я же вместо этого проповедовал принципы Рамакришны. Если люди 
примут принципы, они в конце концов примут и личность».
     Во время проведения Конгресса религий Вивекананде было только тридцать 
лет; он родился в Калькутте 12 января 1863 года. Его семья носила фамилию Датта,
 а родители назвали его Нарендранатхом, или, коротко, Нареном. Будучи монахом, 
он странствовал по Индии под разными именами, а имя Вивекананда принял только 
накануне своего отплытия в Соединенные Штаты по предложению махараджи Кхетри, 
который вместе с махараджей Майсура оплатил расходы на его поездку. «Вивека» – 
это санскритское слово, обозначающее распознавание, точнее сказать, 
разграничение, в философском смысле, реального (Бог) и нереального (феномены, 
воспринимаемые нашими органами чувств). «Ананда» означает божественное 
блаженство или покой, достигаемый через просветление; суффикс «ананда» часто 
используется в различных именах, принимаемых монахами.
     Когда Нарену было около шестнадцати лет, он начал посещать колледж в 
Калькутте. Красивый юноша атлетического сложения и необыкновенного ума, он 
также был прекрасным певцом и играл на нескольких музыкальных инструментах. Уже 
тогда он проявлял большие лидерские способности среди мальчиков своего возраста.
 Его преподаватели были уверены, что ему предначертано оставить значительный 
след в жизни.
     В то время Калькутта была главным портом, через который в Индию проникали 
европейские идеи и культурные веяния, и ни один молодой индийский студент не 
мог избежать их влияния. Чтобы противостоять притязаниям христианского 
миссионерства, было создано движение, призванное модернизировать индуизм – 
покончить с древними ритуалами и вмешательством духовенства в светские дела, 
освободить женщин и отменить детские браки. Это движение называлось Брахмо 
самадж. Нарен присоединился к нему, но вскоре обнаружил, что цели Брахмо 
самаджа были поверхностны – они не удовлетворяли его духовные потребности. Он 
читал Юма, Герберта Спенсера, Джона Стюарта Милля и стал называть себя 
агностиком. Родители убеждали его жениться, но он отказался, чувствуя, что 
должен оставаться целомудренным и несвязанным, чтобы быть готовым посвятить 
себя душой и телом великому делу. Какому? Он еще точно не знал. Он все еще 
искал кого-то или что-то, во что бы мог поверить всем сердцем. Тем временем его 
мятежный и бесстрашный дух горел жаждой действия.
     Так случилось, что родственник Нарена был почитателем Рамакришны, а один 
из преподавателей Нарена, профессор Хасти, входил в число тех немногих англичан,
 которым доводилось встречаться с Рамакришной. То, что эти двое рассказали о 
Рамакришне, возбудило любопытство Нарена. Затем, в ноябре 1881 года, его как-то 
пригласили петь в доме, где Рамакришна был гостем. Они недолго побеседовали, и 
Рамакришна пригласил молодого человека навестить его в храме богини Кали в 
Дакшинешваре, где он жил, на берегу Ганги в нескольких милях от Калькутты.
     С самого начала личность Рамакришны заинтриговала и озадачила Нарена. Он 
никогда не встречал никого, похожего на этого строчного бородатого человека 
сорока с лишним лет, обладавшего невинной непосредственностью ребенка. Он 
выглядел так, словно пребывал в состоянии необыкновенного восторга; то и дело 
громко восклицал или пел, чтобы выразить свою радость, радость в Божественной 
Матери Кали, которая, очевидно, была для него живым присутствием. Речь 
Рамакришны была смесью философской утонченности и простых притч. Он говорил, 
слегка заикаясь, на диалекте своей родной бенгальской деревни и иногда 
употреблял просторечные словечки с непосредственностью крестьянина. К тому 
времени слава о нем распространилась, и многие известные бенгальцы были его 
постоянными посетителями, в том числе Кешабчандра Сен – лидер Брахмо самаджа. 
Кешаб любил Рамакришну и восхищался им, несмотря на свои собственные 
реформистские принципы. Рамакришна оставался ортодоксальным индусом, 
приверженцем обрядности, и заботы Кешаба о социальных проблемах казались ему 
забавной, неизбежно бесполезной игрой. Мир, согласно индусской поговорке, 
похож: на загнутый собачий хвост – разве его выпрямишь?
     Нарен отправился в Дакшинешвару, одолеваемый противоречивыми чувствами: 
одна половина его стремилась к самоотдаче и преданности, а другая, образованная 
по-западному, была скептически настроена и нетерпима к суеверию. Когда Нарен с 
несколькими друзьями вошел в комнату Рамакришны, тот попросил Нарена спеть. 
Нарен спел. Необычайная сцена, последовавшая за этим, может быть лучше всего 
описана словами самого Вивекананды: «Ну вот, я спел песню, и вскоре он вдруг 
поднялся, взял меня за руку и вывел на северную веранду своей комнаты, закрыв 
за собой дверь. Она была заперта снаружи, так что мы остались одни. Я думал, 
что он намеревался дать мне несколько советов наедине. Но, к моему крайнему 
изумлению, из глаз его полились слезы радости – потоки слез, в то время как он 
держал меня за руку и говорил со мной неясно, как со старым другом. "Ах! — 
сказал он. – Ты пришел так поздно! Как ты мог быть таким недобрым, заставляя 
меня ждать так долго? Мои уши почти сгорели, слушая разговор мирских людей. О, 
как я стремился излить свое сердце тому, кто сумеет все понять – мой 
сокровенный опыт!" И продолжал в том же духе, прерывая свою речь рыданиями. 
Затем он сложил ладони вместе и торжественно обратился ко мне: "Господь, я знаю 
тебя! Ты – Нара, древний мудрец, воплощение Нараяны. Ты пришел на землю, чтобы 
облегчить страдания человечества..." И так далее.
     Его поведение совершенно ошеломило меня. "Кто этот человек, которого я 
пришел навестить? – спросил я себя. – Должно быть, он бредит! Как же так, я – 
никто, сын Вишванатха Датты, а он осмеливается называть меня Нарой!" Но я 
молчал и позволил ему продолжить. Тогда он вернулся в свою комнату и принес для 
меня сладости: сахарные леденцы и масло. И стал кормить меня из рук. Я все 
твердил: "Пожалуйста, дайте мне, я хочу поделиться с друзьями", но это было