идея потом растет, пока Ведантист не находит, что Тот, кто стоял вне человека, 
был на самом деле Тот, что был в нем самом. Это Тот, Кто был свободен, но думал,
 что связан. 
ЧЕЛОВЕК ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫЙ И КАЖУЩИЙСЯ

Велико доверие человека к своим чувственным, впечатлениям, и тем не менее, в 
жизни как отдельных людей, так и целых рас, наступает время, когда, – каким бы 
действительным они ни считали тот мир, в котором живут, – у них невольно 
является вопрос: "Действительно ли все это существует? Даже к человеку, который 
не находит времени задавать себе подобные вопросы, каждая минута которого 
занята какими-либо удовольствиями, – даже к нему, – рано или поздно, приходит 
смерть, и он принужден бывает спросить: "Действительно ли все это было?" 
Религия начинается и кончается этим вопросом. Уже в отдаленной древности, у 
которой нет писаной истории, в таинственные сумерки мифологии, когда занималась 
тусклая заря цивилизации, мы находим тот же вопрос: "Что станется со всем этим? 
Что из него реально?" 
Один из наиболее поэтических Упанишад, Катха Упанишад, начинается вопросом. "У 
нас спорят о том, что будет с человеком, когда он умирает. Одни утверждают, что 
он уничтожается навсегда, другие настаивают, что он продолжает жить. Кто из них 
прав?" Ответы давались разные. Вся область метафизики, философии и религии 
полна ответами на этот вопрос. Но были стремления и затушить его, подавить 
пытливость ума, спрашивающего: "Что же дальше? что реально?" Пока, однако, 
существует смерть, все эти попытки будут одинаково безуспешны. Мы можем 
толковать сколько угодно, что не находим дальше ничего, и утверждать, что все 
наши надежды и желания ограничиваются настоящим, можем усиленно стараться 
заключить себя в тесные рамки наших чувств, но хотя бы все извне помогало в 
этом и весь мир соединился, чтобы помешать нам перейти за пределы настоящего, 
вопрос – "Действительно ли смерть конец всего, за что мы держимся, как за самое 
реальное из всех реальностей, как за самое существенное из всех сущностей? " – 
будет возбуждаться вновь и вновь. В момент смерти мир уходит от нас и исчезает; 
и, подойдя к краю этой пропасти, за которой расстилается бесконечная зияющая 
бездна, каждый ум, как бы он ни был тверд, отшатнется и спросит: "Да 
действительно ли это так? Действительно ли надежды всей жизни, созданные 
мало-помалу энергией великих умов, исчезают в одну секунду? Неужели они не 
имели никакого основания?" На этот вопрос необходимо ответить. Время не 
ослабляет его значения, но скорее усиливает. Затем у всех нас существует 
стремление к счастью. Мы гонимся за всем, что может сделать нас счастливыми, и 
следуем за чувствами, безумно приводящими нас к внешнему миру. Молодой человек, 
пользующийся в жизни успехами, если вы спросите его, реален ли мир, ответит 
утвердительно, – он считает его вполне реальным; но он же через несколько лет, 
испытав, как счастье постоянно ускользало от него, скажет, что жизнь иллюзия. 
Он видел, что его желания неисполнимы, что куда бы он ни шел, везде 
наталкивается на несокрушимую стену, через которую не может перейти, что 
результатом каждой деятельности чувств является реакция. Все преходяще: 
наслаждение и страдание, роскошь и богатство, сила и слабость, даже сама жизнь, 
все одинаково мимолетно. 
Человеку остается два положения. Одно – заявить вместе с нигилистами, что все – 
ничто, что мы ничего не знаем и ничего не можем знать ни о прошедшем, ни о 
будущем, ни даже о настоящем. Следует помнить, что тот, кто отрицает прошедшее 
и будущее и признает только настоящее, просто сумасшедший, так как одинаково 
логично отрицать существование отца и матери и признавать существование только 
ребенка. Отрицая прошедшее и будущее, необходимо отрицать и настоящее. – Это 
будет чистый нигилизм, но я никогда не видел человека, который хотя бы в 
течение одной минуты был последовательным нигилистом, болтать же можно все, что 
угодно. Другое положение состоит в искании объяснения, в стремлении найти среди 
этого вечно меняющегося и исчезающего мира что-нибудь реальное, постоянное, 
неизменное. Есть ли что-нибудь подобное в нашем теле, этой совокупности 
материальных частиц? Это был вопрос, разрешение которого искали на протяжении 
всей истории человеческого ума. В истории древних времен мы находим проблески 
света, которые схватывали человеческие умы. Там мы видим людей, которые даже в 
то время выходили на шаг за пределы своего тела и нашли нечто, хотя и очень 
похожее на тело, но отличное от него, гораздо более цельное, более совершенное 
и остающееся даже тогда, когда тело разрушалось. В гимне Риг-Веды, обращенном к 
богу Огня при сжигании мертвых, мы читаем следующие слова: "О, Огонь, возьми 
его нежно в свои объятия; дай ему совершенное светлое тело и отнеси его туда, 
где обитают отцы, где нет больше горестей, где нет больше смерти". Эту самую 
идею вы встретите в каждой религии и с ней другую, в высшей степени 
замечательную. Во всех без исключения религиях, облечены ли их идеи в мифологию,
 или выражены ясным языком философии, или прекрасными образами поэзии, везде 
принимается, что человек в его настоящем состоянии представляет собой 
вырождение того, чем он был. Что человек теперь – вырождение прежде бывшего 
человека, это единственное ясное положение, вытекающее из всех Писаний и 
Мифологий. Оно составляет основную мысль истории грехопадения Адама в Еврейском 
Писании, и постоянно повторяется в священных книгах Индусов, в грезах о периоде,
 который они называют веком истины, когда ни один человек не умирал, если сам 
не хотел умереть, когда он сохранял свое тело столько, сколько хотел, и его ум 
всегда был тверд и ясен. В этом веке не было ни смерти, ни зла, ни бедности; 
настоящее же состояние – извращение того совершенного. Рядом с этим мы везде 
находим историю о потопе. Эта история уже одна указывает, что настоящие века 
считаются испорченными прежними. Мир все больше и больше развращался, пока