же и, сколько бы вы ни старались распространять счастье, остаются те же 
громадные горы страдания, то какая польза делать что бы то ни было?" – Ответ на 
это, во-первых, тот, что раз единственный способ чувствовать себя счастливым 
заключается в труде для уменьшения страдания других, то вам и не остается 
ничего другого. К этому выводу раньше или позже приходит каждый. Образованный 
человек открывает это раньше, невежественный позже; глупому открытие это 
обходится дороже, умный заплатит за него меньше. Во-вторых, хотя мы знаем, что 
никогда не наступит время, когда вселенная будет полна счастья и в ней совсем 
не будет несчастья, тем не менее надо стараться содействовать этому. И хотя бы 
при этом несчастье и увеличилось, мы должны делать свое дело. Обе эти силы, 
счастье и несчастье, будут содействовать жизни вселенной, пока не наступит 
время, когда мы пробудимся от нашего сна и перестанем строить замки из песка, 
что мы теперь только и делаем. Это мы должны усвоить, и для этого нам 
потребуется много, много времени. 
Веданта говорит, что Бесконечное видимо как конечное. В Германии на этом 
основании пытались построить философскую систему, и такие же попытки делаются 
даже теперь в Англии. 
Основное положение всех этих философий, если их проанализировать, в том, что 
Бесконечное старается выразить себя в этой вселенной, и должно наступить время, 
когда оно, наконец, достигнет своей цели, т.е., все без остатка перейдет в 
проявленное, или другими словами, Бесконечное истощится, перейдя в конечное. 
Здесь, прекрасно использованы слова: бесконечное, проявленное, выражение; но 
человек, привыкший мыслить логически, может спросить, на каком же основании 
можно утверждать, что конечное может быть Бесконечным, например, единица 
двадцатью миллионами таких же единиц. Абсолютное и Бесконечное, став вселенной, 
должно быть ограничено, потому что все постижимое чувствами, умом или рассудком 
должно по необходимости быть ограниченным; И выходит, что ограниченное равно 
неограниченному. Это явная бессмыслица, и потому невозможно. 
Веданта же говорит: верно, что Абсолют или Бесконечное стремится выразить себя 
в конечном; но придет время, когда Он увидит, что это невозможно и пробьет 
отбой. Этот отбой и будет действительным началом религии. Отречение – порог 
религии. Для новейших людей трудно подумать об отречении. По словам американцев,
 я, говоря об отречении, похож, на человека из мира, который в течение 
последних пяти тысяч лет был мертв и похоронен. То же, быть может, скажут и 
английские философы. И тем не менее в жизни верен только один призыв: – 
Отрекись! Откажись! Напрягайте, как хотите, ваш ум, делайте всё возможное, 
чтобы найти другой способ разрешения этих противоречий, и все-таки вы их не 
разрешите, пока ваш ум не проснется от долгого и ужасного сна. Время это, 
наконец, наступит, ребенок бросит свои игрушки и начнет плакать, чтобы мать 
взяла его. Он найдет, что "желание не удовлетворяется исполнением его, но еще 
больше усиливается пламя, когда в него льют масло". Таковы все удовлетворения 
чувств и ума, все наслаждения, на которые способна человеческая душа. Все они 
ничего не стоят; они в майе, в тенетах, которые мы не в состоянии разорвать. Мы 
можем без конца бегать взад и вперед внутри их, не находя выхода и, борясь за 
крупицу наслаждения, будем всегда встречать массу подавляющего нас несчастья. 
Как ужасно такое положение вещей! Представляя его себе, я не могу не прийти к 
заключению, что теория майи, положение, что все в этом мире майя – дает лучшее 
и единственное объяснение жизни. Какая в ней масса бедствий! Разные нации и 
расы пытались устранить их разными средствами, но все встречали одни и те же 
затруднения, и ни одной не удалось достигнуть успеха. Если в одном месте зло 
доходило до минимума, в другом месте нагромождались еще большие его массы. Так 
продолжается и теперь. Индусы, чтобы хотя немного сократить разврат, ослабили 
своих детей слишком ранними браками, которые, практикуясь долгое время, привели 
расу к вырождению, хотя никто не станет отрицать, что браки в детском возрасте 
уменьшают в народе безнравственность. Итак, заботясь о нравственности нации, мы 
были вынуждены ослаблять силы населения этими ужасными детскими браками. Но 
разве европейцы застрахованы от этого? Нисколько. Чистота – это жизнь нации. 
Разве вы не видите из истории, что первый признак смерти народа – всегда 
безнравственность? Когда она появляется, конец нации близок. В чем же, наконец, 
разрешение вопроса? Если родители выбирают для своих детей мужа и жену, зло так 
называемой свободной любви сокращается, но в жизни молодых людей остается 
слишком мало поэзии. Дочери Индии, например, гораздо более практичны, чем 
сентиментальны. Но и выбор себе супруга самими юношами и девушками тоже не 
много приносит счастья обоим. В общем, индусские женщины, впрочем, очень 
счастливы; едва ли кто в Индии слышал о ссоре мужа с женой, тогда как в 
Соединенных Штатах, где свобода в этом отношении наибольшая, едва ли найдется 
одна счастливая семья. По крайней мере, число несчастных браков там так велико, 
что превосходит всякое описание. Да не меньше их и в Европе. Что же из этого 
следует? – Прежде всего то, что идеалы индивидуализма не приносят счастья. Все 
мы добиваемся его, но прежде, чем достигаем сколько-нибудь в одном отношении, 
нас постигают несчастья в другом. Стоит ли тогда делать добро? – О, да! И с 
большим усердием, чем когда этого не знали. Это знание уничтожит наш фанатизм. 
Англичанин не станет больше осыпать бранью индуса, говоря: "О, этот проклятый 
индус, как он обращается со своими женщинами"... Он научится уважать разные 
обычаи чужих наций. Будет меньше фанатизма и больше духа. Фанатики не могут 
трудиться. Они утрачивают три четверти энергии. Работает тот, кого зовут 
уравновешенным, спокойным, практичным. Исступленные фанатики не много сделают. 
Способность работать увеличится вследствие понимания действительного положения 
вещей, так как при этом будет больше терпения. Вид несчастий и зла не выведет 
нас из равновесия и не заставит гоняться за призраками. Когда мы будем знать,