| |
сделать, но решил, что по крайней мере могу подождать минуту и
посмотреть, что же произойдет. Я сел в позу для медитации, а он
подошел и коснулся моего лба. Я просидел в этой позе девять часов,
и за все это время в уме у меня не возникло ни одной мирской мысли.
То, что я пережил, было неописуемо. Придя в себя, я был уверен, что
сейчас по-прежнему девять часов утра, так самадхи уничтожает время.
"Пожалуйста, прости меня", -- взмолился я.
Когда он дотронулся до моего лба, то первое, что я осознал,
была полная утрата страха, а также эгоизма. После этого ко мне
пришло правильное понимание жизни.
Впоследствии я спросил у него:
"Это было мое усилие или твое?"
"Это была милость", -- ответил он.
Что такое милость? Люди полагают, что лишь милостью Божьей
они могут достичь просветления. Но это не так. По словам моего
учителя:
"Человек должен искренне сделать все, что в его силах. Когда
же все его усилия окажутся напрасными и он заплачет от отчаяния,
находясь в состоянии полной эмоциональной самоотдачи, тогда он
достигнет экстаза. Это и есть милость Божья. Милость -- это плод
усилий, совершаемых с искренностью и верой".
Теперь я понимаю, что шактипата применима только к тем
ученикам, за плечами у которых длительный период самодисциплины,
подвижничества и духовной практики. Шактипата, осуществляемая в
массовом масштабе, вызывает у меня чувство недоверия. Справедливо
утверждение, что, когда ученик готов, то появляется учитель и дает
ему посвящение. После того как ученик с полной верой и искренностью
выполнял свою садхану, учитель устраняет тончайшее препятствие.
Просветление является результатом обоюдных искренних усилий учителя
и ученика. Не имеет значения как это назвать. Если вы выполняли свои
обязанности умело и вкладывали в это все сердце, вы пожнете плоды
благословения. Милость нисходит, когда действие завершается.
Шактипата -- это милость Божья, нисходящая через учителя.
Я всегда с нетерпением жду того момента, когда ночью смогу,
оставшись один, погрузиться в медитацию и пережить это состояние.
Ничто иное не может подарить такой радости, как оно.
Встреча с гуру моего учителя в священном Тибете
В 1939 году я захотел отправиться в Тибет. Граница проходила
всего в девяти милях от того места, где я жил со своим учителем, но
мне не разрешили пересечь перевал Мана и идти в Тибет. Семь лет
спустя я предпринял еще одну попытку, отправившись в начале 1946
года в Лхасу, столицу Тибета, по пути, пролегавшему через
Дарджилинг, Калингпонг, Сикким, Педонг, Гьянгдзе и Шигадзе. Основная
цель моего путешествия в Тибет состояла в том, чтобы повидать гуру
моего учителя и изучить под его руководством некоторые продвинутые
практики.
Остановившись на несколько дней в Дарджилинге, я прочел там
несколько публичных лекций. Представители британских военных властей
сочли меня мятежником, пробирающимся в Лхасу с целью подготовки
свержения британского правления в Индии. Они знали, куда я
направляюсь, но не знали, зачем мне это нужно. После десятидневного
пребывания в Дарджилинге я покинул его и, добравшись до Калингпонга,
остановился там в одном монастыре, где в молодости изучал кунг-фу и
другие подобные искусства. Повидавшись со своим старым учителем
кунг-фу, я отправился в Сикким и остановился там у одного близкого
родственника далай-ламы Тибета. В Сиккиме офицер полиции, мистер
Хопкинсон, испугавшись того, что я начну настраивать власти в Тибете
против англичан, наложил запрет на пропуск меня в Тибет. Я несколько
раз встречался
с этим человеком, но так и не смог рассеять его подозрения в
том, что я являюсь шпионом от партии Индийский конгресс, боровшейся
тогда с британским правительством. В то время в Индии было две
группы борцов за независимость. Одной из них была группа сторонников
Махатмы Ганди, призывавшего к ненасилию с использованием методов
пассивного сопротивления и не сотрудничества, а другой была
Террористическая партия Индии. Я не был членом ни одной из этих
групп, но офицер полиции обнаружил у меня два письма, одно из
которых было написано пандитом Неру, а другое Махатмой Ганди. Эти
письма не носили политического характера, но они лишь усилили
подозрения офицера полиции, и я был помещен под домашний арест в
инспекционном бунгало*. Мое жилище было очень уютным, но в течение
целых двух месяцев я не имел возможности покинуть его, а также был
лишен права писать письма и принимать посетителей. Офицер полиции
сообщил мне, что не имеет против меня никаких конкретных улик, но
подозревает меня в шпионаже и лишает меня права выезда куда-либо, до
тех пор пока не получит ответ на свой запрос относительно меня. У
входа в бунгало день и ночь дежурила охрана. Однако то время,
которое я там провел, по крайней мере дало мне возможность подучить
|
|
