Клайн считал, что сигареты возвышенны. Им свойственна, писал он, 
«красота,
которая никогда не считалась чисто положительной, но всегда связывалась с 
отвращением,
грехом и смертью». Ссылаясь на Канта, Клайн определяет возвышенное как 
эстетическую
категорию, подразумевающую негативный опыт, шок, опасность, напоминание о 
смерти,
созерцание бездны. Если бы сигареты были полезны, говорит Клайн, они не были бы
возвышенны, но
...они возвышенны и отметают все доводы здоровья и пользы. Предостерегая 
заядлых
курильщиков или новичков об опасности, мы еще ближе подводим их к краю пропасти,
 где, как
путешественников в Швейцарских Альпах, их может ужасать утонченная высота 
близкой смерти,
открывающаяся сквозь крохотный ужас каждой затяжки. Сигареты дурны, тем они и 
хороши — не
добры, не прекрасны, а возвышенны.
Если следовать этим доводам, абсент — еще возвышеннее.
Итак, история абсента являет нам удовольствие, смешанное с ужасом. Оно похоже 
на
чувство, о котором говорит Томас де Квинси, рассуждая о «мрачно-возвышенном». 
По его
мнению, возвышенным может быть не только большое (горы или бури), но и 
маленькое, из-
за своих ассоциаций, например — бритва, которой кого-то убили, или пузырек с 
ядом...
Но хватит говорить о гибели и тьме. Пора вызвать первого свидетеля защиты.
Алистер Кроули (1875-1947) так успешно присвоил наследие оккультного 
возрождения
конца девятнадцатого века, что в двадцатом веке его имя стало практически 
синонимом
магии. Ему нравилось, что его называли Зверем из бездны, как апокалиптическое 
чудовище,
а когда газеты лорда Бивербрука начали бранить его в 1930-х годах, он 
прославился как
«самый плохой человек в мире». Сомерсет Моэм знал его в Париже, сделал 
прототипом
Оливера Хаддо в романе «Чародей» и вынес ему самый лаконичный из всех 
приговоров:
«Шарлатан, но не только».
В Париже Кроули вечно сидел в баре ресторана «Белый Кот» на Rue d'Odessa* 
[Улица
Одессы, Одесская улица (франц.). — Примеч. пер.] (где Моэм с ним и 
познакомился). В те
дни «Перно» было маркой абсента, а не анисовой водки, которой ему пришлось 
стать после
того, как абсент запретили. Кроули очень любил разыгрывать знакомых, и, когда 
его старый
друг Виктор Нойбург приехал к нему в Париж, Зверь из бездны не удержался и дал 
ему
совет:
Его предостерегали, чтобы он не брал в рот абсента, и мы сказали ему, что это 
правильно, но
(добавили мы) и другие напитки в Париже очень опасны, особенно для такого 
милого молодого
человека. Есть только один надежный, легкий и безвредный напиток, который можно 
пить
сколько хочешь, без малейшего риска, и заказать его просто — крикни только: 
«Гарсон! Мне —
перно!»
Этот совет привел к разным несчастьям. Сам Кроули пил абсент не в Париже, а
главным образом в Новом Орлеане, где написал эссе «Зеленая богиня»:
Что делает абсент особым культом? Если им злоупотребляют, действует он совсем 
не так, как
другие стимуляторы. Даже в падении и деградации он остается собой; его жертвы 
обретают
неповторимый и жуткий ореол и, в своем странном аду, извращенно гордятся тем, 
что они не
такие, как все.
Но нельзя оценивать что-то только по злоупотреблениям. Мы же не проклинаем море,
 где
бывают кораблекрушения, и не запрещаем лесорубам использовать топоры из 
сочувствия к Карлу
I или Людовику XVI. С абсентом связаны не только особые пороки и опасности, но 
и милости и
добродетели, которых не даст никакой другой напиток.
Например:
Так и кажется, будто первый изобретатель абсента действительно был волшебником,
настойчиво искавшим сочетание священных зелий, которое бы очищало, укрепляло и 
одар