ло
благоуханием человеческую душу.
Несомненно, если пить абсент правильно, добиться этого нетрудно. От одной 
порции дыхание
становится свободней, дух — легче, сердце — горячее, а душа и разум лучше 
выполняют те
великие задачи, для которых они, возможно, и созданы Творцом. Даже пища в 
присутствии
абсента теряет свою грубость, становится манной небесной и совершает таинство 
питания, не
вредя телу.
В одном особенно интересном отрывке Кроули говорит об абсенте и художественном
отстранений. Красота есть во всем, пишет он, если смотреть с должной 
отстраненностью.
Секрет в том, чтобы отделить ту часть себя, которая «существует» и воспринимает,
 от
другой части, которая действует и страдает во внешнем мире. «Собственно, — 
добавляет
Кроули, — это и есть творчество». Абсент, на его взгляд, помогает все это 
сделать.
В одном месте Кроули поднимает и без того возвышенный тон своего эссе, цитируя
стихи по-французски. «Знаете ли вы французский сонет "La Legende de 
l'Absinthe?"*
[«Легенда об абсенте» (франц.).]» — спрашивает он. Было бы удивительно, если бы
читатели ответили: «Да», так как Кроули сам его и сочинил. Опубликовал он его в
прогерманской газете «The International» (Нью-Йорк, октябрь 1917 года), 
подписавшись
прозвищем известной звезды Мулен Руж, которую рисовал Тулуз-Лотрек, — 
«Прожорливая
Жанна» (Jeanne La Goulue).
Аполлон, оплакавший Гиацинта,
Не хотел уступить победу смерти.
Он ведал таинства превращений,
Святую алхимию совершенства,
А потому стал терзать и мучить
Благие дары прекрасной Флоры,
Пока изломанные созданья,
Дыша и светясь золотистым светом,
Не дали первой капли абсента.
Во тьме погребов и в сверкании залов,
Собравшись вместе и поодиночке,
Пейте это любовное зелье!
В этом напитке — дивные чары,
Бледный опал прекращает муку,
Дарит красы сокровенную тайну,
Пленяет сердце, возносит душу.
Алистер Кроули* [Здесь и далее, если нет особых указаний
стихи в переводе Н.Т.]
Абсент когда-то можно было найти везде, где была французская культура, - не 
только в
Париже и Новом Орлеане, но и во французских колониях, особенно во французской
Кохинхине (Вьетнаме). В своих «Признаниях» Кроули рассказывает о случае в 
Хайфоне,
который кажется ему «восхитительно колониальным». На углу одной из главных улиц
решили снести большое здание, но француза, командовавшего работами, нигде не 
могли
найти. Наконец один из его подчиненных обнаружил его в питейном заведении, где 
тот
буквально упился абсентом. Тем не менее француз все еще мог говорить и, с 
огрызком
карандаша, на мраморной плите столика стал подсчитывать, сколько понадобится
взрывчатки. Однако он неправильно поставил запятую в десятичной дроби, и заряд 
динамита
взорвал не только здание на углу, но и весь квартал. Виноват, конечно, абсент. 
Кроули
вовремя напоминает нам, что «этот напиток не слишком полезен в том климате».
Алистер Кроули защищал абсент. Это неудивительно, ведь он был самым плохим
человеком в мире. За более непредвзятым суждением мы обратимся к Джорджу 
Сентсбери
(1845-1933), который был некогда известным английским критиком. Откровенно
ориентируясь на удовольствие как главный критерий литературной оценки, он был 
мастером
того критического стиля, который можно сравнить с дегустацией вин. «Социальная 
миссия
английской критики» его не привлекала, совесть — не мучила, и ему 
представлялось, что
самое высокое, райское блаженство — читать Бодлера, пока маленькие дети чистят
каминные трубы. Джордж Оруэлл упоминает Сентсбери в «Дороге к причалу Виган 
Пир»,
двусмысленно восхищаясь его политическими убеждениями. «Нужно много храбрости, 
—
говорит он, — чтобы открыто быть таким подлецом».
Похожий на мандари