,
среди прочих, думал, что поздние ночи с абсентом в его обществе погубили 
здоровье
Доусона и Бердсли. Смайзерс не только разорился, — подтвердив старую 
викторианскую
максиму, что если ты действительно любишь искусство, ты умрешь в бедности, — но 
и
перешел от абсента к хлородину (смеси хлороформа, морфина, эфира и этанола). 
Должно
быть, его вынудили боли, у него было какое-то заболевание желудка, 
обострявшееся, в свою
очередь, от питья и недоедания. В конце концов, он умер от этой болезни и 
цирроза печени.
Один из его бывших авторов Рэнджер Галл узнал его в притоне на Оксфорд-стрит и 
дал ему
немного денег. Через полгода Смайзерс умер, «в ужаснейших обстоятельствах» и, 
если
верить некрологу, напоминал «нечто из русского романа». В 1907 году его жену и 
сына
пригласили в дом неподалеку от Парсонс-Грин, в Фулеме, в день, когда Смайзерсу 
должно
было исполниться сорок шесть лет. Из дома к тому времени вынесли абсолютно все; 
одно
это, должно быть, поразило тех, кто привык к набитым вещами комнатам времен 
Виктории и
Эдуарда. Кроме двух-трех плетеных корзин и пятидесяти пустых бутылок из-под 
хлородина,
в доме не было ничего — кроме мертвого тела. Оно тоже было совершенно голым; 
пропал
даже дьявольский монокль.
Глава третья
ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ ЭРНЕСТА ДОУСОНА
Несомненным представителем «трагического поколения» декадентов был Эрнест
Доусон; стихи его очень полно и точно выражают дух девяностых. Его меланхолия и 
образ
жизни, основанный на саморазрушительном пристрастии к абсенту, чрезмерно
мифологизированы и романтизированы, что началось уже со статьи, опубликованной 
в
журнале «Савой» в 1896 году. Артур Саймоне видел «что-то занятное в контрасте 
изысканно
утонченных манер и несколько неопрятного вида»... «Если вокруг царил порядок, 
ему было
не по себе, или, если хотите, он не был самим собой». И впрямь он испытывал 
«странную
любовь к отвратительному, столь модную у нынешних декадентов, но в нем — 
совершенно
искреннюю». Один из друзей как-то сказал Доусону, что после его смерти при 
вскрытии у
него на сердце обнаружат надпись «Искусство для искусства», а его биограф, Джэд 
Адамс,
писал, что «его преданность искусству была просто религиозной, и он принес ей в 
жертву
свою жизнь».
Его меланхолический взгляд на мир связан с тоской по недостижимому идеалу и
ощущением, что гибель неизбежна, а может — она уже свершилась. Основные темы 
его
стихов — эротическое влечение, неразделенная или утраченная любовь, разлука в 
смерти.
Под влиянием французских символистов и древнеримской литературы он писал и
безжалостные стихи, но они не бывали вымученными, ему присуща какая-то 
музыкальная
легкость. Критик того времени отмечал у него «почти болезненную грацию и 
утонченность,
которую может передать лишь слово "gracile", придуманное Россетти, и 
декадентское
уныние». Некоторые его фразы почти по-библейски просты и звучны; позднее они 
стали
названиями фильмов и романов: «Унесенные ветром», «Чужак в чужой стране» (фильм
американского режиссера Эдварда Блейка с Джеком Леммоном и Ли Ремик в главных 
ролях,
1962. — Примеч. пер.), «Дни вина и роз» (роман Роберта Хайнлайна, 1961. — 
Примеч. пер.).
Если последняя фраза кажется нам радостной, вспомним контекст — «как коротки вы,
 дни
вина и роз».
Доусон нравился почти всем, кто был с ним знаком. Одним из немногих исключений
был Обри Бердсли. Леонард Смайзерс заказал Бердсли обложку для его «Стихов», и 
тот
украсил ее вопросительным знаком. Позже он объяснял, что это значит: «зачем 
вообще
писать эту книгу?». Бердсли был ехиден; ему не нравились ни Уайльд, ни Доусон. 
Если
верить Фрэн