а была получить лишь Польша, производящая «Вудку выборову» («Wodka 
wyborowa»), «Кристалл» и другие марки водки, в то время как «Московская особая»,
 «Столичная», а также «Крепкая», «Русская», «Лимонная»», «Пшеничная», 
«Посольская», «Сибирская», «Кубанская» и «Юбилейная» водки, поступавшие на 
мировой рынок, теряли право именоваться «водками» и должны были искать себе 
новое название для рекламирования.
 Первоначально в В/О «Союзплодоимпорт» этой угрозе не придали серьёзного 
значения, ибо казалось совершенно нелепым, что дружественная Польша предъявляет 
подобное парадоксальное требование. Это выглядело злой шуткой, поскольку на 
Смоленской-Сенной были уверены, что о старинном производстве водки в России 
«весь мир знает» и поэтому русская водка не может вот так, вдруг, лишиться 
своего исторического, народного национального названия по прихоти неожиданно 
закапризничавшего «пана союзника».
 Но законы мирового капиталистического рынка суровы: они не принимают во 
внимание не только эмоции, но и традиции. Они требуют чисто формального, 
документального или иного правового и исторически убедительного доказательства, 
устанавливающего ту или иную дату изобретения, первого вывоза (экспорта) или 
производства товара, дату, дающую право определить приоритет того или иного 
собственника на данное изобретение или производство. Эти требования в 
одинаковой степени равны и для великой державы, и для малой страны и не 
оставляют места для уважения «исторической традиции» или «сложившейся практики»,
 не подтверждённых историческими аргументами. Вот почему попытки советской 
стороны сослаться на то, что «весь мир знает» или что «всегда так было», были 
безжалостно отклонены.
 К тому же западноевропейские прецеденты на этот счёт были совершенно 
однозначны. Производство всех европейских видов крепких спиртных напитков имело 
фиксированную первоначальную дату: 1334 год — коньяк, 1485 — английские джин и 
виски, 1490-1494 — шотландское виски, 1520-1522 годы — немецкий брантвайн 
(шнапс).
 Таким образом, считалось, что нет причин делать исключение для водки: дата её 
изобретения должна быть представлена и СССР и Польшей, и вполне вероятно, что и 
в этом случае можно будет наблюдать такое же расхождение в датах, как и в 
случае с английским и шотландским виски, что и даст возможность установить 
приоритет той или иной стороны.
 Такова была ситуация в начале 1978 года, когда сторонам было предоставлено 
время для поисков доказательств.
 Между тем в В/О «Союзплодоимпорт», а особенно в целом в руководстве 
Минвнешторга, всё ещё не осознавали серьёзности предстоящей задачи. Там 
полагали, что весь вопрос с приоритетом названия «водка» не стоит и выеденного 
яйца: достаточно поручить двум-трём референтам и библиографам разыскать в 
исторической или «спиртоводочной» литературе нужную дату, как сразу же 
исчерпается вся проблема. Таким образом, вопрос представлялся лишь делом 
техники и какого-то времени. Однако, когда по истечении полугодовых поисков 
оказалось, что не только даты начала производства водки, но и сколь-нибудь 
серьёзной литературы по истории водки не существует вообще и что сведений об 
изобретении водки невозможно обнаружить даже в государственных архивах, 
поскольку нет достоверных документов о том, когда же началось винокурение в 
России, тогда наконец увидели, что вопрос этот исключительно сложен, что он не 
может быть решён чисто внутренними силами Министерства внешней торговли, 
аппаратным путём и что необходимо, видимо, обратиться к специалистам как в 
области истории России, так и в области спиртоводочной промышленности.
 Исходя из этого, В/О «Союзплодоимпорт» обратилось в два головных НИИ: в 
Институт истории Академии наук СССР и во ВНИИ продуктов брожения Главспирта 
Минпищепрома СССР с просьбой составить исторические справки по данному вопросу.
 Однако оба исследовательских института ответили отписками [4] , после чего 
последовало обращение к автору настоящей работы.
 К весне 1979 года было написано исследование, которое ныне предлагается 
читателю в неизмененном виде. Оно целиком посвящено выяснению даты начала 
производства водки, и в силу того, что традиционные документальные 
хозяйственно-фискальные источники отсутствуют, исследование ведётся необычным 
для нынешних исторических работ путём — через анализ терминологии винокуренного 
производства, через исследование значения термина «водка» и путём определения 
характера исторических условий, в которых этот продукт мог появиться. Вся эта 
специфика исследования определяет, разумеется, не только план, но и ход 
исследования и даже в значительной мере сам тон исследования, методы 
доказательств. Как легко может заметить читатель, тон исследования кажется 
замедленным, слишком въедливым, педантичным. Там, где, казалось бы, всё уже 
ясно, автор тем не менее ставит сам себе новый вопрос, выдвигает новый 
контраргумент или возражение против уже доказанного постулата, чтобы, 
опровергнув и это новое возражение, показать, что данный вопрос иным путём 
решён быть не может. Такой метод, разумеется, не придаёт книге динамичности, 
лёгкости и занимательности, но зато он позволял в то время заранее снять все 
вопросы и сомнения арбитров, которым предстояло знакомиться с польским и 
советским ответом на вопрос о дате «изобретения» водки в их странах. И чтобы не 
понадобилось в ходе арбитража давать наскоро какие-либо дополнения и 
разъяснения, автор решил включить в своё основное исследование все мыслимые и 
даже немыслимые возражения, которые могли прийти на ум каждого, кто знакомился 
бы с его работой.
 Неисследованность данного вопроса кем-либо из предшествующих историков, а 
также полная неясность того, в каком веке появилась водка, где или откуда надо 
начинать поиск её корней, заставили автора принять трудный, но единственно 
обо