глубоко укоренилось у Канта: “Речь - коварное искусство, которым люди в важных 
делах пользуются как стенобитной машиной, умело придвигая к мнению и которое — 
если подумать о нем спокойно и предметно — должно потерять всю свою важность...
”
     Еще резче судит Томас Карлейль: “Искусство речи будоражит воображение. 
Бедняки, слушающие народного витию, думают, что это голос Космоса. Но это всего 
лишь мундштук Хаоса”. В одном из своих страстных памфлетов Карлейль даже 
восклицает: Искусство речи “является для нас древнейшей фабрикой зла - так 
сказать мастерской, где все дьявольские изделия, пребывающие в обращении под 
солнцем, получают последнюю шлифовку и последнюю полировку”.
     Подобно Карлейлю, проводит сравнение его соотечественник Редьярд Киплинг: 
“Слова действительно являются сильнейшим из наркотиков, применяемых 
человечеством”. Метафора “Шея” применена Верленом, когда тот в поэтическом 
ригоризме* требует: “Prends l'elo-quence et tords lui le col” — “Возьми 
красноречие и сверни ему шею”!
     Подобные высказывания станут понятны и нам, если рассмотрим в недавнем 
прошлом, например, фашистский национал-социализм, идеология которого 
распространялась в народе демагогическим способом, прежде всего Гитлером и 
Геббельсом. Подкрепляя своеобразным национал-фашистским воодушевлением свою 
манеру говорить нараспев, Геббельс воздействовал еще более изощренно и 
рафинированно, чем сам Гитлер. Г. Гейбер, например, выразил это следующим 
образом: “Геббельс технически наиболее совершенный оратор из употреблявших 
немецкий язык. Едва ли можно представить... более сильное воздействие. Ему 
удавалось, например, в кругу друзей убедительно защитить четыре различных 
мнения об одном и том же деле. При этом он оперировал странной смесью холодного 
интеллекта, полуправды, фантазии, софистических фальсификаций и эмоциональных 
обращений. Стиль его речи, при всей резкости и выразительности,был понятен 
любому. Во время выступления Геббельс постоянно осуществлял холодный контроль и 
зорко наблюдал за слушателями, точно выражая их неясные ощущения. Его эффекты и 
остроты были тщательно спланированы, заранее зафиксированы за письменным столом 
в ходе работы, напоминающей масштабы генерального штаба”. (Так это было, 
например, с его пресловуто знаменитой речью во Дворце спорта в феврале 1943г.).
     Нужно видеть опасности риторики. Нельзя отказаться от тренировки своих 
мускулов только потому, что мож-
     * Ригоризм - строгое соблюдение каких-либо принципов, правил в вопросах 
нравственности.
     но ударить ближнего. Так же нельзя отказываться от улучшения речи только 
потому, что возможны злоупотребления. Как видите,¦ мы вновь и вновь 
самокритично переосмысляем порядочность наших взглядов и основательность нашего 
знания и восприятия.
     Скверная вещь — болтливость идеологических виртуозов: она ведет к лживым 
бредням. Оратор остерегается лжи, полуправды, введения в заблуждение, 
преувеличения и смещения акцентов. Он остерегается и оберегает своих слушателей 
от болтовни, демагогических уловок и уверток, от звонких фраз. Мы не делаем 
необоснованных высказываний, напротив, мы подтверждаем то, что говорим — по 
возможности недвусмысленно и с помощью убедительных доказательств. Подумайте: 
любая истина должна быть к месту. Бенджамин Франклин заметил: “Если подвернется 
нога, ты быстро оправишься, если подвернется слово, ты не оправдаешься никогда”.

     Конфуций сказал однажды: “Кто много стреляет, еще не стрелок, кто много 
говорит, еще не оратор”.
     Один болтливый юноша попросил Сократа дать ему наставление в риторике. Тот 
потребовал с него двойную плату. На удивленный вопрос юноши учитель ответил: 
“Ведь я могу научить тебя двум вещам: искусству речи и искусству молчания”. 
Сократ спокойно мог требовать тройной платы, потому что мог научить еще одному 
искусству — умению слушать. (По этому поводу диагноз В. Буша гласит: “Оратор 
делает людям хорошее, если те делают это сами”.)
     В Вартбурге* есть изречение: “Умно говорить зачастую трудно, однако умно 
молчать намного труднее”. Политический писатель Лец в 1957 г. написал: “В 
начале было слово — в конце фраза”. К сожалению, слишком часто это оказывается 
верным.
     * Вартбург (Wartburg) - замок XII в. близ г. Эйзенах в ФРГ.
     Адольф Дамашке* пишет: “Слушатели намного чаще, чем думают иные, точно 
чувствуют, на самом ли деле мельница речи перемалывает зерно, или она трещит 
так громко лишь оттого, что внутри пусто”.
     Ораторы выступают в роли посредника между предметом речи и слушателями. К 
обеим сторонам они должны относиться правильно, поэтому настраиваются 
одновременно и на предмет речи, и на слушателей. Одна французская поговорка 
гласит: “Хороший оратор должен иметь голову, а не только глотку!” Уединг и 
Штейнбринк в 1986 г. осудили современную “популярную риторику”. По их мнению, 
концепция, лежащая в основе популярной риторики, упрощает содержание 
риторического образования и снижает этические требования.
     Они приводят примеры умышленной дезинформации и введения слушателей в 
заблуждение, однако такой взгляд на популярную риторику недопустим и встречает 
только возражение. Проблема порядочности в риторике, конечно, должна стоять 
перед каждым оратором.
1.2.3 Цели речи — формы речи
     Что вы хотите сказать своим слушателям: разъяснить им положение вещей (в 
научном докладе, сообщении, рассказе о деловой поездке и т. д.), побудить к 
действию (в политической речи, например) или то и другое вместе? В других