стремившихся достичь небес, явлено в нечестивом Дайтха, который посылает 
навстречу небесным громам проклятия и грозится завоевать со своими могучими 
воинами само небо, чем навлекает на человечество гнев Брахмы. 
      “Тогда Господь решил”, — говорится в тексте, — “поразить свои творения 
страшным наказанием, которое должно было послужить предостережением для тех, 
кто выживут, а также для их потомков”. 
     Вайвасвата (который в Библии становится Ноем) спасает маленькую рыбку, 
которая оказывается аватаром Вишну. Рыбка предупреждает праведного человека, 
что вся земля скоро будет затоплена, что все живущие на ней должны погибнуть, и 
приказывает ему построить судно, в которое он должен перейти со всею своею 
семьею. Когда судно готово, и Вайвасвата запер в нем вместе со всею своею 
семьею семена растений и пары от всех животных, и начинает лить дождь, 
гигантская рыба, вооруженная рогом, становится перед носом ковчега. Праведник, 
следуя ее указаниям, привязывает к рогу канат и рыба проводит ковчег целым 
через бушующие стихии. В индусском предании число дней, в течение которых 
продолжается потоп, в точности совпадает с числом в Моисеевом повествовании. 
Когда стихии успокоились, рыба привела ковчег на вершину Гималаев. 
     Многие ортодоксальные комментаторы считают это повествование 
заимствованным из Моисеевых “Писаний”.501 Но, несомненно, если бы такой 
всеобщий катаклизм когда-либо имел место в пределах человеческой памяти, то 
некоторые из памятников египтян, из которых многие относятся к такой 
невероятной древности, отметили бы это происшествие, заодно с рассказом о 
позоре Хама, Ханаана и Мизраима, их предполагаемых предков. Но до сих пор не 
найдено ни малейшего намека на такое бедствие, хотя Мизраим определенно 
относится к первому поколению после потопа, если в самом деле не является 
допотопным. С другой стороны, халдеи сохранили это предание, как об этом 
свидетельствует Берос, и древние индусы также имеют вышеизложенную легенду. 
Таким образом остается только одно объяснение тому чрезвычайному факту, что из 
двух одновременных и цивилизованных наций, как Египет и Халдея, одна не 
сохранила никакого предания, хотя имела самое прямое отношение к этому событию,
 — если верить Библии, — а другая сохранила. Потоп, отмеченный в Библии, в 
одной из “Брахман” и во “Фрагменте” Бероса, относится к локальному новоднению, 
которое 10000 лет до Р. X., по мнению Бунзена, а также по брахманским 
зодиакальным вычислениям, изменило всю поверхность Центральной Азии.502 Поэтому,
 вавилоняне и халдеи могли узнать об этом от своих таинственных гостей, 
окрещенных некоторыми ассирологами аккадийцами, или, что еще более вероятно, 
они сами, возможно, являлись потомками тех, кто обитал в затопленных местностях.
 Евреи заимствовали от последних это повествование, как и все другое; брахманы 
могли записать предания стран, в которые они сперва вторглись и где, вероятно, 
обитали до того, как основались в Пенджабе. Но у египтян, первые поселенцы 
которых, очевидно, пришли из Южной Индии, было меньше причин отмечать этот 
катаклизм, так как их он, возможно, никогда не задел иначе, как только косвенно,
 поскольку наводнение ограничилось Центральной Азией. 
     Бюрнуф, заметив тот факт, что повествование о потопе имеется только в 
одной из самых новых “Брахман”, также думает, что оно могло быть заимствовано 
индусами от семитских народов. Против такого предположения восстают все 
традиции и обычаи индусов. Арийцы, а в особенности брахманы, никогда ничего не 
заимствовали от семитов, и в этом нас подкрепляет один из тех “нерасположенных 
свидетелей”, каковыми Хиггинс называет приверженцев Иеговы и Библии. 
      “Я никогда и ничего не находил в истории египтян и евреев”, — пишет аббат 
Дюбуа, проживший сорок лет в Индии, — “что побудило бы меня поверить, что любой 
из этих народов или какой-либо другой народ на земле образовался раньше индусов,
 а в особенности брахманов; поэтому ничто не заставит меня поверить, что 
последние заимствовали свои обряды от других народов. Наоборот, я прихожу к 
выводу, что они получили их из своего собственного первоисточника. Каждый, кто 
хоть немного знает дух и характер брахманов, их гордость, чрезвычайное 
тщеславие, их отчужденность, высокомерное презрение ко всему иностранному и к 
тому, о чем они не могут похвастать, что они изобрели его, — тот согласится со 
мною, что такой народ не мог согласиться воспринять свои обычаи и правила 
поведения от чужой страны” [592, т. I, с. 186]. 
     Это повествование, в котором упоминается самый ранний аватар Матсья — 
относится к другой юге, не нашей, к юге первого появления животной жизни; может 
быть, кто знает, к Девонскому периоду наших геологов? Оно, безусловно, лучше 
отвечает последнему, нежели 2348 году до Р. X.! Кроме того, само отсутствие 
всякого упоминания об этом потопе в старейших книгах индусов выдвигает мощный 
аргумент, когда мы предоставлены одним только выводам, как в данном случае. 
      “Веды и “Ману””, — говорит Жаколио, — “это памятники древнеазиатской 
мысли, существовали намного раньше дилювиального периода; это неопровержимый 
факт, обладающий всею ценностью исторической правды, так как за исключением 
предания, в котором показано, как Вишну сам спасает Веды от потопа, — предания, 
которое, несмотря на свою легендарную форму, несомненно должно покоиться на 
реальном факте, — отмечено, что ни одна из этих священных книг не упоминает 
катаклизма, тогда как “Пураны” и “Махабхарата” и большое количество других, 
более недавних трудов, описывают его с мельчайшими подробностями, что является 
доказательством первенства первых. Веды, несомненно, отметили хотя бы 
несколькими гимнами ужасное бедствие, поразившее воображение людей, его 
наблюдавших”. 
      “Также и Ману, который дает нам законченное повествование о творении с 
хронологией от божественных и героических веков до появления на земле человека,
 — не обошел бы молчанием такое значительное событие”.