рассматривать их в том свете, на какой они претендуют. Мы должны допустить, что,
 по всей вероятности, они являются единственными настоящими потомками 
первобытных владельцев Древней Индии, побежденных таинственными ордами 
белокожих брахманов, которых в сумерках истории мы видим появляющимися сперва 
как кочевников в долинах Джамны и Ганга. Книги шраваков — единственных потомков 
архатов или самых ранних джайнов, обнаженных лесных отшельников древности, 
вероятно, могли бы пролить свет на многие смущающие вопросы. Но получат ли наши 
европейские ученые доступ к подлинным книгам до тех пор, пока они будут вести 
себя, как теперь? У нас по этому поводу имеются сомнения. Спросите любого 
заслуживающего доверия индуса, как поступали миссионеры с теми рукописями, 
которые, к несчастью, попадали в их руки, и тогда подумайте, можем ли мы 
упрекать туземцев за то, что они стараются уберечь от осквернения “богов своих 
отцов”. 
     Чтобы удержать свои позиции, Иринею и его школе пришлось упорно бороться с 
гностиками. Такова же была судьба Евсевия, который очутился в тяжелом положении,
 не зная, как разделаться с ессеями. Образ поведения и обычаи Иисуса и его 
апостолов доказывали слишком близкое сходство с этой сектой, чтобы обойти этот 
факт без объяснений. Евсевий старался убедить людей, что ессеи были первыми 
христианами. Его усилиям мешал Филон Иудей, который написал свой исторический 
обзор ессеев и описал их с мельчайшими подробностями задолго до того, как 
появился в Палестине первый христианин. Но если в то время не было ни одного 
христианина, то, задолго до эры христианства там были хрестиане, и к ним 
принадлежали ессеи, так же как и ко всем другим посвященным братствам, даже не 
упоминая кришнаитов Индии. Лепсий доказывает, что слово Нофре означает Хрестос, 
“добрый”, и что один из титулов Озириса, “Оннофре”, должен переводиться как 
“проявленная доброта Бога”.407 
      “Поклонение Христу не было всеобщим в то раннее время”, — объясняет 
Маккензи, — “этим я хочу сказать, что христолатрия еще не была введена, но 
поклонение Хрестосу — Принципу Добра — предшествовало ей на многие века и даже 
пережило общее принятие христианства, как это видно на все еще существующих 
памятниках... Опять-таки у нас имеется надпись, являющаяся дохристианской, на 
надгробной плите (Spor. “Misc. Erud.”, Ant., X, XVIII, 2) ??????? ????????? 
??????? ???? ?????? ????? и де Росси (“Roma Sotterana”, т. I, tav. XXI) даст 
нам другой пример из катакомб — “Aelia Chreste, in Pace”” [526, с. 207]. 
     А Крис, как доказывает Жаколио, по-санскритски означает “священный”. 
     Таким образом, неплохие уловки “правдивого” Евсевия пропали даром. Он был 
победно разоблачен Баснаджем, который, по словам Гиббона, “исследовал с 
величайшей критической точностью любопытный трактат Филона, где описываются 
терапевты”, и обнаружил, что “доказав, что это было написано еще во время 
Августа, он доказал, вопреки Евсевию и целой толпе современных католиков, что 
терапевты не были ни христианами, ни монахами”. 
     В качестве последнего слова, добавим, что христианские гностики начали 
свое существование к началу второго века, и как раз в то время, когда ессеи 
весьма таинственно исчезли, что указывает, что они были те же самые ессеи, и 
кроме того, были чистыми христианами, т. е. они верили и были теми, кто лучше 
всего понимали то, что один из их же братьев проповедовал. В настойчивом 
утверждении, что буква йота, упоминаемая Иисусом в “Евангелии от Матфея” [V, 
18], указывала на тайную доктрину в связи с десятью зонами, уже достаточно 
доказательств для каббалиста, что Иисус принадлежал к франкмасонству тех дней, 
ибо буква I, которая становится йотой на греческом языке, имеет другие названия 
на других языках, и она служит, как это было у гностиков в те дни, паролем со 
значением СКИПЕТР ОТЦА в восточных братствах, которые существуют по сей день. 
     Но в первые века эти факты, если были известны, то умышленно 
игнорировались и не только скрывались насколько возможно от внимания публики, 
но и яростно отрицались каждый раз, когда этот вопрос подымался на обсуждение. 
Чем больше истины заключалось в том, что отцы церкви старались опровергнуть, 
тем яростнее становились их нападки. 
      “Доходит до того”, — пишет Ириней, жалуясь на гностиков, — “что они не 
соглашаются ни со Священным Писанием, ни с традициями” [162, кн. III, II, 2]. 
     А почему нам этому удивляться, когда даже комментаторы девятнадцатого века,
 имея в своем распоряжении лишь отрывки гностических рукописей, чтобы 
сопоставлять с многотомными писаниями их клеветников, были в состоянии 
обнаруживать подделки почти на каждой странице? Насколько же больше должны были 
изысканные и ученые гностики, обладая всеми преимуществами личных наблюдений и 
знания фактов, — отдавать себе отчет о том огромном замысле обмана, который 
проводился в жизнь перед самыми их глазами! Зачем им обвинять Цельса за 
утверждение, что их религия целиком обоснована на умозрениях Платона, с тою 
лишь разницей, что его доктрины намного чище и логичнее, чем их, когда мы видим,
 что Шпренгель семнадцатью столетиями позднее написал следующее: 
      “Они (христиане) не только думали открыть догмы Платона в Книгах Моисея, 
но, кроме того, думали, что введением платонизма в христианство они поднимут 
достоинство этой религии и сделают ее более популярной среди народов” [294]. 
     Они ввели его настолько, что платоническая философия не только была 
избрана в качестве основы для троицы, но даже легенды и мифические сказания, 
бывшие в ходу среди почитателей великого философа — так как освященный временем 
обычай требовал в глазах его потомства подобное аллегорическое поклонение 
каждому герою, достойному обожествления — были переделаны и использованы 
христианами. Не отправляясь так далеко, как Индия — разве у них не было готовой 
модели для “чудесного зачатия” в легенде о Периктионе, матери Платона? 
Популярная традиция утверждала, что это было “беспорочное зачатие” и что его