божественности; не поддающейся выражению человеческим языком, но наполняющей и 
одушевляющей каждую живую душу в обширной вселенной в соответствии с ее мерой: 
Природа есть храм ее, и восторг — почитание ее”. 
     Это чистый платонизм, буддизм и возвышение и правильные воззрения на 
природу арийцев раннего периода, выразившиеся в их обожествлении природы. И 
таково же выражение этой основной мысли у каждого теософа, каббалиста и у 
оккультистов вообще. И если мы сопоставим эту основную мысль с вышеприведенной 
цитатой из Гиппократа, то мы найдем в последней ту же самую мысль и тот же 
самый дух. 
     Но вернемся к предмету нашего обсуждения. У ребенка не хватает рассудка — 
последний у него еще находится в латентном состоянии; и пока что ребенок, в 
отношении инстинкта, ниже животного. Он сожжет или утопит себя прежде, чем 
поймет, что огонь и вода для него разрушительны и опасны, тогда как котенок 
инстинктивно будет избегать обоих. Та маленькая доля инстинкта, которой 
обладает ребенок, будет угасать по мере того, как шаг за шагом будет 
развиваться рассудок. Может быть, на это возразят, что инстинкт не может быть 
даром духа, так как животные обладают инстинктом в значительно большей степени, 
чем люди, а у животных нет души. Такое мнение ошибочно; оно обосновано на очень 
непрочных основаниях. Оно произошло от того факта, что внутренняя сущность 
животного еще меньше поддается исследованиям, чем внутренняя сущность человека, 
который обладает способностью речи и может проявлять свои психические силы. 
     Но какие доказательства у нас имеются о том, что у животных нет 
переживающей смерть, если и не совсем бессмертной души? На строго научном 
основании мы можем приводить столько же доказательств за, сколько и против. 
Выражаясь яснее, ни человек, ни животное не могут ни доказать, ни опровергнуть, 
что их души переживают, то есть остаются живыми после телесной смерти. И с 
точки зрения научного опыта невозможно подвести под компетенцию какого-либо 
закона науки то, что не имеет объективного существования. Но Декарт и 
Бойз-Реймонд исчерпали свое воображение над этим вопросом, а Агассиз не мог 
представить себе будущего существования без участия в нем животных, которых мы 
любили, без растительного царства, которое нас окружает. И, чтобы вызвать в нас 
возмущение против предполагаемой справедливости Первопричины, достаточно 
подумать, что бессердечный хладнокровный злодей-убийца наделен бессмертным 
духом, тогда как благородная, честная собака, часто ценою собственной жизни, 
самоотверженно защищающая ребенка или своего хозяина, которая полюбила его, и 
которая иногда после смерти хозяина умирала от голода на его могиле, 
отказываясь принимать пищу; это животное, в котором чувства справедливости и 
великодушия иногда развиты в поразительной степени, должно со смертью 
уничтожаться окончательно! Но, покончим с таким цивилизованным рассудком, 
который допускает существование такого несправедливого пристрастия. Лучше, 
гораздо лучше в таком случае цепляться за инстинкт и верить вместе с индейцами 
Поупа, чей “неискушенный ум” может представить себе только такой рай, где 
             	“...на небе признан равным,
             	Пес верный бродит с ним”. 
     Недостаток места не позволяет нам приводить взгляды древних и 
средневековых оккультистов по этому предмету. Достаточно будет сказать, что они 
опередили Дарвина и в большей или меньшей мере охватили все его теории о 
естественном отборе и эволюции видов, а также значительно растянули эту цепь в 
обе стороны. Кроме того, эти философы были исследователями, смелыми как в 
области психологии, так в физиологии и антропологии. Они никогда не сворачивали 
с двух параллельно идущих тропинок, начертанных для них их великим учителем 
Гермесом. “Как наверху, так и внизу”, — было их аксиомой; и физическую эволюцию 
они проследили одновременно с духовной. 
     В одном отношении, по крайней мере, современные биологи вполне 
последовательны: не будучи пока что в состоянии четко продемонстрировать 
существование индивидуальной души у животных, они также отрицают ее 
существование у человека. Рассудочное мышление привело их на край Тиндалевской 
“неодолимой пропасти” между сознанием и материей; один только инстинкт может 
научить их, как построить мост через эту пропасть. Когда, придя в отчаяние о 
том, что будут ли они когда-либо в состоянии разгадать тайну жизни, они придут 
в окончательный тупик — их инстинкт может вновь заявить о себе и перенести их 
через неизмеримую доселе пропасть. Это тот пункт, до которого, кажется 
профессор Джон Фиске и авторы “Невидимой вселенной” дошли; а антрополог Уоллес, 
экс-материалист, оказался первым, отважно переступившим ее. Пусть они смело 
идут вперед, пока не откроют, что вовсе не дух пребывает в материи, а, наоборот,
 материя временно цепляется за дух, и только последний является вечным 
неразрушимым обиталищем для всего сущего, как видимого, так и невидимого. 
     Философы эзотеризма верили, что все, что существует в природе есть только 
материализовавшийся дух. Вечная Первопричина, говорили они, есть латентный дух, 
и материя в начале. “В начале было Слово... и Слово было Бог”. Признавая, что 
идея о таком Боге является невообразимой абстракцией для человеческого рассудка,
 они заявляли, что безошибочный человеческий инстинкт воспринял ее, как 
воспоминание о чем-то конкретном, хотя и неуловимом нашими физическими 
чувствами. С появлением первой идеи, эманируемой из двуполой и до этого 
неактивной божественности, первое движение сообщается всей вселенной, и 
электрический трепет моментально пронизывает беспредельное пространство. Дух 
породил энергию, и энергия породила материю; и таким образом латентная 
божественность проявилась как творческая энергия. 
     Когда; в какой именно вечности; или как? — эти вопросы всегда останутся 
без ответа, ибо человеческий разум не в состоянии раскрыть эту великую тайну.