То, что было наглядным доказательством и успехом в глазах Платона и его 
учеников, теперь рассматривается как избыток бьющей через край фантазии, 
базирующейся на ложной философии, и как неудача. Научные методы переменились. 
Свидетельство людей древности, которые были ближе к истине, ибо они были ближе 
к духу природы — к единственному аспекту, в котором божественное позволяет себя 
рассматривать и постигать, — отвергается. Их умозрения — если мы обязаны 
поверить современным мыслителям — представляют только многословное изложение 
бессистемных мнений людей, незнакомых с научными методами нынешнего века. То 
немногое, что они знали о физиологии, они глупо обосновывали на наглядно 
демонстрируемой психологии, тогда как ученые наших дней обосновывают 
психологию — в которой они, по собственному признанию, совершенно 
невежественны — на физиологии, которая пока что для них тоже является 
запечатанной книгой и еще не выработала собственных методов, как говорит нам 
Фурнье. Что касается последнего возражения в аргументации Маколея, то, века 
тому назад, на него ответил Гиппократ: “Все познания, все искусства нужно 
искать в природе”, — говорит он; — “если мы будем спрашивать ее надлежащим 
образом, она откроет нам истину, подходящую для того и другого и для нас самих. 
Что такое природа в действии, как не сама самопроявляющаяся божественность? Как 
мы должны спрашивать ее, и как она должна отвечать нам? Мы должны действовать с 
верой, с твердой уверенностью, что раскроем, наконец, полную истину, и тогда 
природа позволит нам узнать ее ответ через наше внутреннее чувство, которое с 
помощью уже имеющегося у нас познания по определенному виду искусства или науки 
раскроет нам истину настолько ясно, что дальнейшие сомнения станут 
невозможными” [302]. 
     Таким образом, по данному вопросу, поскольку он касается внутреннего 
чувствования, дающего человеку уверенность в собственном бессмертии, 
маколеевскому индейцу племени черноногие можно доверять больше, чем наиболее 
изощренному и развитому рассудку. Инстинкт есть всеобщий дар природы от самого 
божественного духа; рассудок же есть плод медленного развития нашей физической 
конституции, продукт эволюции нашего возмужавшего мозга. Инстинкт, как 
божественная искра, скрывается в бессознательном нервном центре моллюска 
асцидии, и проявляет себя на первой стадии деятельности его нервной системы в 
том, что физиологи называют рефлективной деятельностью. Он существует в низших 
классах безголовых животных так же хорошо, как те, которые обладают четко 
выраженными головами; он растет и развивается по закону двойной эволюции 
физически и духовно; и, вступив в сознательную стадию развития и прогресса 
головастых видов, уже наделенных чувствительностью и симметрически 
расположенными ганглиями, эта рефлективная деятельность, независимо от того, 
называют ли ученые ее автоматической, как у низших видов, или же инстинктивной, 
как у более сложных организмов, которые действуют под водительством чувств и 
стимулов, порожденных различными ощущениями, тем не менее это одно и то же. 
Это — божественный инстинкт в беспрестанном ходе развития. Этот инстинкт 
животных, который действует с момента их рождения, каждый в предписанных 
природою пределах, и который безошибочно знает, как заботиться о себе, за 
исключением случаев, происходящих из более высокого инстинкта, нежели их 
собственный, — этот инстинкт можно ради точности назвать автоматическим; но он 
должен иметь или внутри животного, которое обладает им, или снаружи, 
какой-нибудь или тот же самый разум в качестве проводника его. 
     Эта мысль, вместо того, чтобы противоречить доктрине эволюции и 
постепенного развития, которой придерживаются все выдающиеся люди нашего 
времени, наоборот, упрощает и пополняет ее. Она легко обходится без особого 
созидания по каждому отдельному виду; ибо там, где первое место отводится 
бесформенному духу, форма и материальная субстанция приобретают второстепенное 
значение. Каждый, более усовершенствовавшийся в физической эволюции, вид только 
предоставляет более широкое поле деятельности направляющему его разуму, чтобы 
последний мог действовать в улучшенной нервной системе. Виртуоз лучше может 
раскрыть свое искусство в создании волн гармонии на рояле Эрарда, чем на 
спинете шестнадцатого века. Поэтому, был ли этот инстинктивный импульс 
непосредственно запечатлен на нервной системе первого насекомого, или же 
каждому виду приходилось развивать постепенно самому, инстинктивно подражая 
действиям себе подобных, как учит более усовершенствованная доктрина Герберта 
Спенсера, — это не существенно для данного вопроса. Вопрос касается только 
духовной эволюции. И если мы отвергаем эту гипотезу как ненаучную и 
недоказанную, тогда физическому аспекту эволюции, в свою очередь, предстоит та 
же самая участь, потому что один настолько же недоказан, насколько недоказан и 
другой, а духовной интуиции человека не дозволено согласовать их оба под 
предлогом, что это “не по-философски”. Не зависимо от нашего желания, мы 
постоянно возвращаемся к старому вопросу, заданному Плутархом в “Застольных 
беседах”: что было прежде — яйцо или курица. 
     Теперь, когда авторитет Аристотеля потрясен до самого основания 
авторитетом Платона, когда наши ученые отвергают всякий авторитет, даже 
больше — ненавидят его и уважают лишь свой собственный, когда общая оценка 
человеческой коллективной мудрости меньше всего ценится, человечество, 
возглавляемое самой наукой, неудержимо тянется назад к исходной точке старейших 
философий. Нашу идею мы находим прекрасно выраженной неким писателем в 
“Популярном научном ежемесячнике”. 
      “Боги сект и общин”, — говорит Осгуд Мейсон, — “могут остаться, пожалуй, 
без привычного почитания, но, между тем, мир начинает озаряться более ясным и 
нежным светом — концепций, может быть, несовершенной еще, с сознательной, всему 
начало дающей, всенасыщающей действенной душе — “Сверхдуше”, Причине,