признаться в своем незнании, как это дали люди, неудовлетворенные суммою 
познаний человечества. Магенди признается, что несмотря на научные исследования,
 о жизни утробного плода известно сравнительно мало. На 518 странице 
американского издания его “Краткого изложения элементарной физиологии” он 
приводит пример, где “пуповина была разорвана и затем срослась”, и он 
спрашивает: 
      “Каким образом совершалось кровообращение в этом органе?” — На следующей 
странице он говорит: “В настоящее время нам ничего не известно, как совершается 
усвоение питания утробного плода”. — В отношении питания он задает вопрос: “Что 
же тогда мы можем сказать о питании утробного плода? Труды по физиологии 
содержат по этому предмету только смутные догадки”. — На 520 странице мы 
встречаем следующее высказывание: “Вследствие какой-то неизвестной причины, 
различные части утробного плода развиваются противоестественным образом”. — С 
удивительной противоречивостью своим предыдущим признаниям о неосведомленности 
науки по этому предмету, эти признания мы только что цитировали, он добавляет: 
“Нет оснований думать, что воображение матери может иметь какое-либо влияние на 
формирование этих чудовищ; кроме того, продукция такого рода ежедневно 
наблюдается в потомстве других животных и даже у растений”. 
     Какой прекрасной иллюстрацией является это высказывание к методам ученых 
мужей! — с того момента, как только они выходят за пределы установленных фактов,
 их суждения, кажется, становятся совершенно извращенными. Их выводы из своих 
собственных исследований очень часто значительно ниже по достоинству, чем 
выводы других людей, получивших факты из вторых рук. 
     Научная литература постоянно снабжает нас примерами истинности сказанного; 
и когда мы рассматриваем рассуждения материалистических исследователей 
психологических феноменов, это правило поразительно проявляется. Те, кто слепы 
духом, не в состоянии отличить психологические причины от материальных 
следствий так же, как страдающие дальтонизмом не могут отличить красное от 
черного. 
     Элам, ничуть не будучи спиритуалистом, а, наоборот, являясь его врагом, 
выражает мнение честных ученых в следующих словах: 
      “Каким образом сознание и материя могут действовать и реагировать друг на 
друга — остается необъяснимым; эта тайна признана неразрешимой и, вероятно, 
такой и останется навсегда”. 
     Большим авторитетом в Англии по вопросам порока развития пользуется “Наука 
и практика медицины” У. Аткина, доктора медицины из Эдинбурга и профессора 
патологии Военно-медицинского училища; американское издание которого осуществил 
профессор Мередит Клаймер, доктор медицины Пенсильванского университета, 
которое пользуется в Соединенных Штатах равным успехом. На 233 странице I тома 
мы находим подробное рассмотрение данного предмета. Автор говорит: 
      “Суеверия, нелепые понятия и странные причины, приписываемые случаям 
такого уродства теперь быстро исчезают при свете ясных толкований тех 
знаменитых анатомов, которые задались целью исследовать рост и развитие 
человеческой яйцеклетки. Достаточно здесь назвать имена Дж. Мюллера, Ратке, 
Бишофа, Сент-Илера, Бурдаха, Аллена Томпсона, Г. и У. Вролика, Вольфа, Меккела, 
Симпсона Рокитанского и фон Аммона в качестве достаточного свидетельства, что 
научная истина со временем рассеет туман невежества и суеверия”. 
     Судя по уверенному тону выдающегося автора, можно подумать, что мы уже 
обладаем средствами, чтобы легко разрешить запутанную проблему или, по крайней 
мере, имеем какую-то путеводную нить, с помощью которой можно будет выйти из 
затруднения. Но в 1872 г., после использования всех трудов и изобретательности 
вышеперечисленных блестящих патологов, мы находим, что он делает то же самое 
признание в незнании, какое выразил Магенди в 1838 г. 
      “Тем не менее”, — говорит он, — “большая тайна все еще окружает 
происхождение уродств; можно считать, что происхождение их сводится к двум 
моментам, а именно: 1. уродство может возникнуть в результате повреждения 
самого зародыша; 2. оно может возникнуть в результате деформации, произведенной 
внешними причинами в период развития утробного плода. Что касается первого 
момента, то полагают, что зародыш в начале может быть изуродован или 
неполноценен вследствие какого-то влияния, исходящего из мужского или женского 
начала, как это бывает при повторных рождениях одного и того же порока развития 
от тех же родителей, где недостаток одной из сторон передается новорожденному, 
как наследие”. 
     Не имея какой-либо собственной философии, чтобы объяснить рождение уродов, 
патологи, верные своим профессиональным инстинктам, прибегают к отрицанию. 
      “Что такие деформации могут получиться вследствие ментальных впечатлений 
беременной женщины, об этом положительные доказательства отсутствуют”, — 
заявляют они. — “Родинки, материнские знаки и кожные пятна приписываются 
болезненному состоянию покровов яйца... Общепринятой причиной деформаций 
утробного плода считают задержку развития зародыша, причина которой не всегда 
видна, но большею частью остается сокрытой... Переходящие формы человеческого 
зародыша напоминают постоянные формы многих низших животных”. — Не может ли 
ученый профессор объяснить — почему? — “Поэтому уродства, возникающие в 
результате задержания развития, часто приобретают вид животных”. 
     Точно; не сообщить ли патологам, почему это так? Любой анатом, который 
поставил развитие эмбриона “предметом особого изучения”, может, не особенно 
напрягая мозги, рассказать, что показали ему его ежедневная работа и опыт; он 
может, например, рассказать, что до определенного периода человеческий эмбрион 
представляет собою молодую амфибию, сделавшую свой первый шаг от состояния 
икринки, он — головастик. Но, кажется, ни одному физиологу или анатому не