“Это — исключения, которые наука в ее нынешнем состоянии не может 
объяснить” [251, с. 25]. 
     Жаль, что этому примеру более не следуют. Среди древних Эмпедокл, 
Аристотель, Плиний, Гиппократ, Гален, Марк Дамасский и другие дали такие же 
удивительные описания, как и наши современные писатели. 
     В одном труде, опубликованном в Лондоне в 1659 г. [290], был выдвинут 
сильный аргумент против материалистов, доказывающий могущество человеческого 
сознания над тонкими энергиями природы. Автор, доктор Мор, рассматривает 
утробный плод как пластическую субстанцию, которой мать может придавать 
красивую или некрасивую форму, или сходство с каким-либо лицом или лицами, и 
может наложить на него отпечаток какого-либо портрета или изображения, которое 
было бы вернее назвать астрографом, и которое ярко присутствовало в ее 
воображении. Такое воздействие с ее стороны может быть вольным или невольным, 
сознательным или сильным, так в каждом отдельном случае. Это зависит от ее 
незнания или знания глубоких тайн природы. Говоря о женщинах вообще, отпечатки 
на утробный плод могут более считаться результатами случайности, нежели 
сознательного проектирования; а так как личная атмосфера каждого населена в 
астральном свете изображениями его или ее непосредственных членов семьи, то 
чувствительная поверхность утробного плода, которую можно уподобить поверхности 
фотопленки, вполне вероятно, может воспринять изображение близкого или 
отдаленного по времени предка, которого мать никогда не видела, но который в 
какой-то критический момент как бы попал в фокус фотокамеры природы. Говорит 
доктор Элам: 
      “Около меня сидит пациентка из далекого континента, где она родилась и 
получила образование. На стене висит портрет какой-то ее далекой 
пра-пра-бабушки начала прошлого века. И каждою чертою лица одна в точности 
напоминает другую, хотя одна никогда не уезжала из Англии, а другая — 
американка по рождению и по одному из родителей”. 
     Власть воображения над нашим физическим состоянием, даже после того, как 
мы достигаем зрелого возраста, проявляется всячески. В медицине умный врач без 
колебания признает в нем целительную или болезнетворную мощь, гораздо большую, 
чем его таблетки и питье. Он называет это vis medicatrix naturae, и его первое 
усилие направлено на завоевание доверия пациента настолько, что он может 
заставить природу искоренить заболевание. Страх часто убивает, а горе имеет 
такую власть над тонкими флюидами тела, что не только выводит из строя 
внутренние органы, но даже заставляет поседеть волосы. Фицин упоминает 
сигнатуры утробных плодов со знаками вишен, различных фруктов, красок, с 
волосами и наростами, и признает, что воображение матери может преобразить 
утробный плод в подобие обезьяны, свиньи или другого животного. Марк Дамасский 
повествует о девушке, покрытой волосами и, подобно современной Юлии Пастран, 
снабженной настоящей бородой; о Гьюлайлме Парадинусе, ребенке, чьи ногти 
походили на когти медведя; о Балдуине Ронсэе, родившемся с сережками индюка, о 
Парее, с головой наподобие лягушки. Авиценна повествует о цыплятах с головами 
коршунов. В последнем случае, который служит прекрасным примером власти того же 
самого воображения у животных, зародыш был отштампован в момент зачатия, когда 
в воображении курицы рисовался настоящий коршун или воображаемый. Это понял 
доктор Мор, который приводит этот случай со слов Авиценны и очень уместно 
указывает, что так как яйцо, о котором идет речь, могло быть высижено на 
расстоянии сотен миль от снесшей его курицы, то микроскопическая картина 
коршуна, запечатлевшаяся на зародыше, должна была сама увеличиваться и 
совершенствоваться вместе с ростом цыпленка совершенно независимо от каких-либо 
последующих воздействий со стороны курицы. 
     Корнелий Гемма рассказывает нам о ребенке, родившемся с кровоточащей раной 
на лбу, что было результатом угроз его отца матери “...направившего обнаженную 
саблю на ее лоб”. Сеннертий отметил случай с беременной женщиной, которая, 
увидев, как мясник большим ножом рассекал надвое свиную голову, родила затем 
ребенка с лицом, рассеченным по верхней челюсти, небу и верхней губе до носа. В 
книге Ван Гельмонта “Введение данных” сообщается о многих удивительных случаях. 
Жена портного в Мехлине стояла в дверях своего дома и видела как у одного 
солдата в драке отрубили руку; это произвело на нее такое сильное впечатление, 
что она преждевременно родила ребенка только с одною рукою; место другой руки 
кровоточило. В 1602 г. жена Марка Девогелера, антверпского торговца, увидев 
солдата, только что потерявшего руку, также преждевременно родила дочь с одною 
только рукой и другою кровоточащею, как и в предыдущем случае. Ван Гельмонт 
приводит третий пример о женщине, которая оказалась свидетельницей, как по 
приказу герцога д'Алва были обезглавлены тринадцать человек. Ужас этого зрелища 
гак подействовал на нее, что у нее 
      “вдруг начались родовые потуги, и она родила совсем нормальное дитя, но у 
него не было головы, а только окровавленная шея, какие видели у казненных. Но 
что делает такие происшествия еще более удивительными, так это то, что в 
описанных случаях нехватающих рук и головы нигде не могли обнаружить” [290, с. 
393]. 
     Если бы можно представить себе такую вещь, как чудо в природе, то 
вышеприведенные случаи исчезновения целых частей тела неродившегося ребенка 
могли бы подойти под эту категорию. Мы тщательно просматривали труды позднейших 
авторитетов по физиологии в поисках какой-либо более или менее приемлемой 
теории, объясняющей хоть что-нибудь по поводу родимых знаков и вообще, сигнатур 
утробного плода. Самое большее, что они могут сделать, это регистрировать 
случаи того, что они называют “спонтанными отклонениями от типов”, и затем 
опираться на “любопытные совпадения” мистера Проктора, или же откровенно