сь отстаивать существование Учителей, научивших меня всему, что я знаю.
      И тем не менее, поскольку правила ученичества крайне строги в том, что 
касается личных и других отношений между Учителями и учениками, то выбора у 
меня не было. Гуру всегда почитался благодетелем ученика, ибо он передавал ему 
то, что дороже всех мирских богатств или почестей, то, что нельзя купить ни за 
какие деньги и что имеет отношение к благоденствию души ученика и его грядущему 
счастью или злосчастью. Однако внимание ученика обращается не только на Гуру, 
но также и на всех тех, кто помогает чела так или иначе продолжать свои занятия 
и добиваться успехов.
      [Здесь я должна сказать о них еще несколько слов. И сейчас, опять-таки, 
речь также идет не обо мне, но я говорю о других «помощниках». В худшем случае, 
я всегда могу позаботиться о себе сама и в действительности не нуждаюсь ни в 
чьей защите, хотя и всегда буду благодарна тем, кто ее предложил. Но под 
«помощниками» я разумею таких, как Уильям К. Джадж; ныне же я призываю всех, 
кто останется верен своим клятвам, исполнить свой долг по отношению к ним, 
когда придет время, и особенно по отношению к своему американскому брату. Их 
запугивают и ненавидят некоторые персоны столь же несправедливо, как и меня 
некоторые беспринципные враги, которые все еще называют себя теософами.
      Неблагодарность есть преступление в оккультизме, и мысль эту я поясню на 
примере У. К. Джаджа. Он – один из трех основателей Теософского Общества, 
единственных трех, кто остался предан Делу душой и телом. Тогда как все другие 
обернулись дезертирами или врагами, он всегда оставался верен своей 
первоначальной клятве. Если кто-то захочет узнать, что питали бы к нему Учителя,
 пусть он прочтет то, что один из них пишет о верности полковника Олькотта и Их 
признательности за нее в письме, опубликованном в «Оккультном мире»*. И хотя 
было оказано сильнейшее давление, чтобы сместить его и его сподвижников (а 
вместе с ними и Джаджа) в пользу другого – новичка, и были обещаны всяческие 
блага Т[еософскому] О[бществу], Махатма «К. Х.» наотрез отказался, сказав, что 
неблагодарность никогда не числилась среди их пороков. И то, что полковник 
Олькотт совершил в Индии и Азии, У. К. Джадж сделал в Америке. Он – возродитель 
теософии в Соединенных Штатах и не щадит ни средств, ни сил, трудясь себе в 
убыток, лишь бы только ширилось движение; и вот за это против него теперь 
ополчился и плетет интриги тот, кто и пальцем не пошевельнул ради Т[еософского] 
О[бщества], но кто пытается сейчас обратить оное в небытие. С самого начала 
этот враг дела, хотя он никогда и не верил ни в каких Махатм, их силы или даже 
существование, действовал с корыстной целью; потому-то он и похвалялся более 
двух лет о своих собственных чудесных силах и сношениях с нашими Учителями. 
Именно он опубликовал постыдную фальшивку под именем Учителя К. Х. в «Chicago 
Tribune»; именно он заставил поверить всех, кто этого хотел, будто он регулярно 
поддерживал связь с «Адептами». И теперь, когда его цель – деспотически 
властвовать над всей Американской Секцией – сорвана; когда один из Учителей (К. 
Х.) категорически заявил, что ни одному англичанину или американцу не написал 
ни строчки за последние пять лет и таким образом выказал его лжецом, и когда ни 
мистер Джадж, ни я не захотели помочь ему одурачить публику или же войти с ним 
в сговор с целью еще большего надувательства теософов, он оборачивается против 
нас, отрекается от Учителей и Махатм и пытается подменить их некими мнимыми 
адептами Скалистых гор и таким образом погубить Дело. Тщетно силясь меня 
сокрушить и убедившись в моей неуступчивости, он теперь вцепился своими 
ядовитыми зубами в брата Джаджа. Он обладает коварной, неукротимой энергией, 
никогда не ослабевающей мстительностью и ворочает огромными деньжищами. Это 
весьма серьезные обвинения и многим могут показаться «нетеософичными», каковыми 
они, несомненно, и были бы, если бы только опасность грозила некоторым 
единичным членам Общества. Но угрожают именно самому Обществу, нашему делу, 
столь дорогому и священному для многих из нас – более того, его пытаются 
уничтожить; и дабы спасти его, я, например, ни секунды не колеблясь, соглашусь 
на то, чтобы весь мир хоть двадцать раз подряд признал меня нетеософичной. Ибо, 
уясните себе хорошенько, – если мы не объединим наши усилия против этого врага, 
мы не сможем одержать победу и даже не будем иметь и часа полного покоя и 
безопасности ни для Общества, ни в нем. Он богат, а мы бедны; он неразборчив в 
средствах, мы же связаны нашими клятвами и теософским долгом. Он лжет с 
легкостью, достойной восхищения сынов Лойолы*; мы же, теософы, полагаем, что 
кто бы ни лгал, даже с целью одолеть врага или же спасти себя от осуждения, не 
достоин называться теософом. Он нападает на нас, вооружившись каждым доступным 
средством и обманом; мы же можем лишь обороняться и победить его истиной, и 
ничем, кроме истины. Но истину эту нельзя утаивать, если – в результате его 
неослабной ненависти и альянса с любым врагом, доныне на нас нападавшим, тайно 
или явно (я знаю, о чем говорю) – мы не хотим, чтобы само название теософии и 
ее Общества вскоре стало расхожим словцом, олицетворяющим позор.
      Брат Джадж отказывается защищать себя даже больше, нежели отказывалась 
защищать себя я после заговора Куломбов. Ни один человек, сознающий свою 
невиновность, никогда и не будет этого делать. Но разве поэтому мы должны 
оставить его без защиты? Наш святой долг – всячески поддерживать его своей 
симпатией и влиянием, притом энергично, а не равнодушно и робко. Пусть же наш 
протест будет только оборонительным, а не агрессивным. Ибо, если дух истинной 
теософии не позволяет использовать агрессивность, все же в некоторых случаях он