я не смогла устоять 
перед мольбами тех, кто заявили мне, что это был их «последний шанс в жизни». 
«Клятво-лихорадка» быстро разделалась с их обещаниями. Одна нарушила свои обеты 
спустя всего лишь четыре дня после того, как дала клятву, став повинной в 
гнуснейшем предательстве и неверности по отношению к своему высшему Я. И когда 
я уже не могла долее держать в Э[зотерической] С[екции] ни ее, ни ее друга, все 
Общество сотряслось от клеветы и коварства обоих. А затем теософские круги, как 
здесь, так и в Америке, вновь обошел все тот же старый, полный удивления 
вопрос: «Почему же наша "бедная Е. П. Б.", несмотря на Учителей, стоящих за ней,
 и ее собственную проницательность, столь явно не способна отличить друзей от 
врагов?»
      Братья, если вы все-таки будете судить по очевидности и с мирской точки 
зрения, вы окажетесь правы, но, если вы удосужитесь вникнуть во внутренние 
причины, производящие внешние следствия, вы убедитесь, что вы решительно 
неправы. И дабы вы больше не были несправедливы ко мне, позвольте мне объяснить,
 что я имею в виду.
      Примите же, на мгновение, как само собой разумеющееся (вы, порой все еще 
сомневающиеся в глубине своего сердца), что я выполняю поручение настоящего, 
живого Учителя. А если так, то на меня ни за что не возложили бы такой миссии, 
не поклянись я неизменно следовать законам Этики, Наук и Философии, 
преподаваемых Ими. И что бы ни случилось, я должна строго придерживаться этих 
законов и правил, даже если меня приговорят к смертной казни. Так вот, если 
закон, даже в обычной законодательной власти, гласит, что никто не может быть 
осужден прежде, чем будет доказана или станет явной его вина, то насколько же 
более строгим должен быть тот же закон в нашем оккультном Кодексе? Имею ли я 
право – в особых случаях, когда вижу, что человек несет в себе зачатки 
злодеяния, обмана, неблагодарности или мести или даже имеет определенную 
склонность к ним, что, одним словом, сей мужчина или женщина – люди ненадежные; 
но что, с другой стороны, их интерес и симпатия к теософии и оккультизму пока 
еще серьезны и искренни, – имею ли я право, вопрошаю я вас, отказать им в шансе 
стать лучше только из опасения, что в один прекрасный день они обернутся против 
меня? Скажу даже больше. Зная, как знаю я, что никакие земные силы вместе 
взятые не в состоянии уничтожить Т[еософское] О[бщество] и его истины, даже 
если они могут ранить – и до некоторой степени действительно ранят при каждом 
удобном случае – мою внешнюю и ничтожную личность, ту оболочку, что я 
торжественно поклялась использовать как буфер для дела, коему я служу, как вы 
думаете, вправе ли я лишь из личной трусости и самозащиты ради лишить человека 
шанса воспользоваться истинами, мною преподанными, и тем стать лучше? Что много 
позванных, но мало избранных, я знала с самого начала; что говорящий правду – 
изгой везде, изречение древнее; и что человек (и особенно женщина), 
проповедующий новые истины, будь то в религии или науке, забивается камнями и 
обращается в мученика теми, кому они не по нутру, – все это я предвидела и не 
более. Позвольте же мне привести пример из реальной жизни. Когда небезызвестная 
мадам Куломб приехала ко мне в Бомбей вместе со своим муженьком, умоляя о хлебе 
и крове, я, хотя и встречала ее в Каире и знала, что она коварная, злая и 
лживая женщина, все же дала ей все, в чем она нуждалась, так как это был мой 
долг. Но когда с течением времени я поняла, что она ненавидит меня, завидует 
моему положению и влиянию и клевещет на меня моим друзьям, тогда как в глаза 
мне льстит, моя человеческая природа восстала. Мы были тогда очень бедны, 
собственно говоря, даже беднее, чем сейчас, – как Общество, так и мы сами – и 
содержать двух врагов за свой счет казалось нам слишком обременительным. И я 
обратилась к своему Гуру и Учителю, который находился тогда в трех днях пути от 
Бомбея, и предоставила ему решить, правильно и теософично ли держать двух таких 
змиев в доме; ибо она, во всяком случае, если и не ее муж, представляла угрозу 
всему Обществу. Хотите ли узнать ответ, полученный мною? Я привожу слова 
verbatim – ответ, начинающийся с афоризма из «Книги Правил»:
      «"Если найдешь ты голодного змия, в поисках пищи вползающего в твой дом, 
и из страха тебя он укусит, если, не дав ему молока, ты прочь его прогонишь, 
обрекая на страдания и голодную смерть, значит, ты сошел с Тропы Сострадания. 
Так поступают лишь трусы и эгоисты". Ты знаешь, – говорилось далее в письме, – 
что угрожают лично тебе; ты еще должна усвоить, что доколе в Теософском 
Обществе есть хоть три человека, достойных благословения нашего Господа, – оно 
не может быть уничтожено... Ваши две кармы [ее и моя] устремляются в 
противоположные стороны. Захочешь ли ты, из-за малодушного страха перед тем, 
что может случиться, слить две [кармы] и стать такой же, как она?.. Они 
бездомные и голодные; приюти и накорми их, коли не хочешь ты разделить с ней ее 
карму».
      С тех пор я более, чем когда бы то ни было, следовала этому принципу, 
стремясь помочь каждому невзирая на то, что лично я могла из-за этого 
претерпеть. Стало быть, не отсутствие способности к правильному распознаванию, 
но нечто совершенно иное вынудило меня отбросить всякие мысли о возможных 
последствиях в деле подбора членов, пригодных для Э[зотерической] С[екции]. 
Нет; грех мой лежит в иной плоскости. Презрев личный опыт, я в данном случае 
позволила себе руководствоваться вполне понятной учтивостью и снисхождением к 
западному чувству, а отнюдь не своим долгом. Словом, я совсем не хотела 
навязывать западным ученикам жесткие правила и дисциплину восточной школы – из 
опасения, что любое мое требование строго подчиняться правилам сочтут за 
желание утвердить папскую и деспотичную власть50. Прочтите свои клятвы и 
«Предварительные меморандумы» и изучите их; и затем, найдя ту меру власти, 
которою вы сами меня облекли, дав клятву, скажите честно, кто из вас, если 
вообще кто-либо, может прийти и пожаловаться не только на то, что я когда-либо 
злоу