|
яснение
этому явлению мы находим тогда, когда от проявления Жизни переходим к формам, в
которых Жизнь воплощается, и смотрим на проблему жертвы со стороны формы. Тогда
как самая жизнь Жизни состоит в отдаче, жизнь или сохранение формы зависит от
ее способности брать извне, ибо живя, она испытывает убыль, она истрачивает
себя. И для этого, чтобы продолжать свое существование, она должна извлечь
извне свежий материал, чтобы возместить понесенную убыль. Форма должна
завладевать, удерживать и вносить в себя то, что она захватила, иначе она не
сможет продолжать свое существование; закон ее роста – брать и усваивать то,
что мировая среда предоставляет ей. Когда сознание отождествляет себя с формой,
когда оно смотрит на форму как на самого себя, – жертва принимает неизбежно
аспект лишения, страдания; отдать, уступить, потерять то, что было добыто,
вызывает чувство посягательства на благоденствие формы, на прочность ее
существования и, благодаря этому, Закон Жертвы приобретает оттенок страдания, а
не радости. Недолговечность форм, постоянное их разрушение и страдание,
вызываемое этим разрушением, должны научить человека, что ему не следует
отождествлять себя с формой, изменчивой и преходящей, а с растущей и
неистощимой жизнью; и этот урок преподавала ему не только вся внешняя природа,
но и мудрые наставления Учителей, дававших ему религии. Во всех мировых
религиях можно проследить четыре главные ступени в учении о Законе Жертвы.
Прежде всего, человека учили жертвовать частью своих материальных благ, чтобы
заслужить увеличение своего материального благоденствия, и тогда жертвы
приносились в виде благотворительности по отношению к людям и в виде приношения
Богам, как это известно из Св. Писаний Индусов, поклонников Зороастра, Евреев и
всего остального мира. Человек отдавал нечто, имеющее для него цену, чтобы
обеспечить для себя, для своей семьи, своей общины или своего народа
благосостояние в будущем. Он жертвовал в настоящем ради того, чтобы получить с
избытком в будущем. На второй ступени урок был уже труднее: вместо физического
благосостояния и мирских благ наградой за принесенные жертвы являлось небесное
блаженство. Завоевать для себя небо, добиться счастья по ту сторону смерти –
вот что побуждало человека жертвовать в течение своей жизни на земле.
Это был уже значительный шаг вперед: человек научался отдавать то, чем дорожило
его тело во имя отдаленного блага, которое он не был в состоянии ни видеть, ни
доказать. Он научался отдавать видимое за невидимое и, соглашаясь на эту жертву,
он вырастал внутренне, поднимался на высшую ступень; ибо так велико обаяние
видимого и осязаемого, что если человек способен променять его на невидимый мир,
в который верит – он уже делает значительный шаг для достижения этого
невидимого мира. Мы знаем подвиги мучеников, как много они могли претерпеть, мы
знаем как они научались выдерживать полное одиночество и преследование,
выносить все бедствия, страдания и поношения, устремив свой внутренний взор на
то невидимое, что их ожидало за могилой. Верно, что в них говорила и жажда
небесной радости, но все же нужна большая сила, чтобы оставаться одиноким на
земле, опираясь на одно духовное общение, сохранять верность внутренней жизни,
когда внешняя жизнь представляет одно мучение. На четвертую ступень человек
поднимается тогда, когда он видит в себе часть великой общей жизни и когда
готов пожертвовать собой ради общего блага, сознавая, что как часть, он должен
подчинить себя целому. И тогда он научается поступать правильно, не сообразуясь
с тем, насколько результаты его поступков выгодны для его собственной личности,
научается терпеть и действовать бескорыстно, но не в виду будущего
вознаграждения, а потому, что это его долг перед человечеством. Душа, достигшая
подобного героизма, готова для четвертой ступени; она готова признать, что все,
чем отдельная часть обладает, должно быть принесено в жертву целому потому, что
Дух во всех один и тот же, он составляет часть единой божественной жизни; зная
это, человек не допускает розни, не боится разлуки и, отдавая себя как часть
Мировой Жизни, в полноте этой жизни испытывает "радость Господа своего". Аспект
страдания в жертвенном акте сохраняется лишь на первых трех ступенях. На первой
– он выражен лишь в слабой степени; на второй – возникает пожертвование
физической жизни и земного блага; третья является временем опыта, всевозможных
испытаний, роста и эволюции души. Ибо на этой ступени долг может потребовать от
него отказаться от всего того, что он считает за самую жизнь свою; когда он все
еще отождествляет себя с формой, чувствует себя этой формой, хотя и знает, что
он превосходит ее, когда он с отчаянием спрашивает себя: "Если я откажусь и от
этого, что же останется от меня?" Ему кажется, что самое сознание должно
прекратиться, если он откажется от всего, что составляло содержание его души,
которая пока еще не видит ничего, за что она могла бы удержаться в
потустороннем мире. И в то же время всепобеждающая уверенность, повелительный
голос побуждает его отдать все до конца, до последней капли крови. Если он
испугается и отступит, он должен будет вернуться в прежнюю жизнь, жизнь
ощущений, жизнь интеллекта, переживать в мирской жизни все впечатления и
радости, от которых он не посмел отказаться; и тогда он испытает то
неудовлетворение, ту постоянную жажду и то отсутствие удовольствия от всех
доступных впечатлений, которые заставят его понять истинный смысл изречения
Христа, что "тот, кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее"*20; он хотел
удержать свою личную жизнь, но он не удержал, а потерял ее. Если же он
послушается внутреннего голоса, если он рискнет всем и отдаст свою жизнь,
потеряв ее, он "сохранит ее в жизнь вечную"*21, и убедится, что жизнь, которую
он принес в жертву, была смертью в сравнении с истинной жизнью, что все,
отданное им, было иллюзией, и только теперь он нашел реальное. В этом выборе
испытывается состав души и лишь чистое золото сохраняется в этом огненном
горниле, где вместо смерти жизнь находит свое обновление и свою полноту. А
затем следует радостное открытие, что завоеванная таким образом жизнь завоевана
для всех; что пожертв
|
|