тих тождеств было выковано 
орудие, которым наносились смертельные удары одной религии за другой, и 
особенно жестоким нападениям подвергалось Христианство и историческая 
подлинность его Основателя. Приступая к изучению жизни Христа, к обрядам 
Христианства, его таинствам и доктринам, было бы большой ошибкой не считаться с 
фактами, выставляемыми Сравнительной Мифологией. При верном понимании они могут 
послужить скорее в пользу, чем к разрушению религии. Мы видели, что Апостолы и 
их преемники обращались с Ветхим Заветом вполне свободно, придавая его 
аллегорическому и мистическому смыслу гораздо более значения, чем 
историческому; при этом они ничуть не отрицали и последний, хотя и учили своих 
верующих учеников, что некоторые из историй Ветхого Завета, имеющие, 
по-видимому, исторический характер, в действительности не более, как аллегория. 
И нигде необходимость в таком понимании не является столь настоятельной, как 
при изучении Иисуса, названного Христом. Ибо, если не распутать переплетающихся 
нитей и не разобрать, где символы принимаются за события, а аллегории за 
исторические факты, – мы рискуем утерять многое из поучительности самого 
повествования и из его возвышенной красоты. Нельзя в достаточной мере 
подчеркнуть то обстоятельство, что Христианство выигрывает, а вовсе не теряет 
если к вере и праведности, предписанным Апостолами*1, присоединится и знание. 
Многие боятся, что Христианство будет ослаблено, если разум начнет проникать в 
его смысл, если события, считавшиеся историческими, приобретут более глубокое, 
мифическое или мистическое значение. В этом видят "опасность" для веры. В 
действительности знание только усиливает веру, и изучающий Христианство найдет 
с радостью, что бесценная жемчужина озаряется все более чистым и ярким блеском 
по мере того как с нее снимаются покровы неведения. В наше время существуют две 
школы, резко враждующие между собой по поводу истории великого еврейского 
Учителя. Одна из них не признает в повествованиях о его жизни ничего, кроме 
мифов и легенд, которые давались как объяснения определенных естественных 
явлений природы; в этом видели пережиток картинного способа передачи явлений 
природы с целью запечатлеть в умах необразованных людей широкие классификации 
естественных событий, которые признавались значительными сами по себе и могли 
быть применены к нравственному воспитанию людей. Все разделяющие эту точку 
зрения принадлежат к определенной школе, которая пополняется широко 
образованными и высокоразвитыми людьми, а вокруг них группируется менее 
образованная толпа, которая с большой резкостью подчеркивает разрушительные 
элементы в критических исследованиях этой школы. Противниками ее являются 
приверженцы ортодоксального Христианства, которое утверждает, что вся история 
Иисуса есть исторический факт, без примеси легенды или мифа. Они убеждены, что 
все евангельские повествования ни что иное, как история человека, родившегося 
девятнадцать веков назад в Палестине и лично прошедшего через все переживания, 
изложенные в Евангелиях; и они отрицают, чтобы эти повествования имели 
какое-либо иное значение, кроме личной богочеловеческой жизни. Эти две школы в 
полном антагонизме: одна утверждает, что все есть легенда, а другая убеждена, 
что все есть история. Между ними находятся различные оттенки того мировоззрения,
 которое называется обыкновенно "свободомыслием"; последнее рассматривает жизнь 
Христа отчасти как легендарное и отчасти как историческое событие, но и оно не 
дает ни определенного метода толкования, ни достаточного объяснения для всего 
сложного целого. И рядом с этим, в самих пределах христианской церкви, 
возрастает все большее число верующих и преданных христиан с тонко развитым 
религиозным сознанием, которые видят в евангельских повествованиях гораздо 
более, чем историю единого Богочеловека. Они утверждают, основываясь на тех же 
св. Писаниях, что в истории Христа заключено более глубокое и более важное 
значение, чем какое представляется ее исторической поверхностью. Признавая 
исторический характер Иисуса, они в то же время утверждают, что Христос более, 
чем человек Иисус, что Его значение для людей глубоко мистично. В подтверждение 
своих доводов они указывают на такие выражения, как слова Апостола Павла: "Дети 
мои, для которых я снова в муках рожден, доколе не изобразится в вас Христос"*2.
 Здесь Апостол, очевидно, не может иметь в виду исторического Иисуса, а 
определенные переживания человеческой души, которые он понимает как 
возникновение Христа в ее глубине. И тотчас же Учитель объявляет, что хотя он и 
знал Христа по плоти, отныне он более не будет знать Его таковым*3; из этого 
ясно, что хотя он и признавал Христа во плоти, т. е. Иисуса, он достиг и более 
возвышенного понимания Его, и в этом новом понимании для него утратилось 
прежнее значение исторического Христа. Подобная точка зрения начинает
распространяться в наши дни, и лицом к лицу с фактами, приводимыми 
сравнительным изучением религий, в недоумении от противоречий в евангельских 
текстах, смущенные задачами, которые оказываются неразрешимыми, пока они 
связываются с поверхностным смыслом священных писаний, – современные 
последователи Христа с отчаянием повторяют, что "буква убивает" и только "дух 
животворит" и что необходимо уловить более глубокий смысл в том повествовании, 
которое старо как мир и всегда служило жизненным центром для каждой мировой 
религии. Люди с этим направлением, которое не может быть обозначено как 
определенная школа мысли, с одной стороны, как бы протягивают руку тем, которые 
принимают все за легенду, убеждая их признать и историческую основу, а с другой 
стороны – они же говорят своим единоверцам, что опасность растет, что если 
христиане и впредь будут придерживаться буквы писаний, не выдерживающих критики 
все более растущего знания наших дней, – все духовное значение Христианства 
может быть окончательно подорвано. Является опасность утерять "историю Христа"