В Таро карта Императора и карта Смерти связаны между собой нумерологической 
суммой (IV и XIII, 1+3), что говорит о сродстве этих двух начал. Если Император 
означает создание новых структур, то есть в конечном итоге отграничение нашего 
«Я» от внешнего мира, то Смерть требует преодоления и слома всех  созданных 
прежде барьеров.
    «Я» не может жить без барьеров, без отграничения себя от всего, что не есть 
это «Я», без разграничения между родным и любимым «Я» и его тенью, между духом 
и телом, между божественным и человеческим, между добром и злом и так далее. 
Тут нам пора признать или скорее признаться, что все барьеры, на которые мы 
натыкаемся, искусственны. В свое время у них была своя задача и своя функция, 
они должны были послужить и послужили развитию нашего «Я», которое тоже должно 
было отграничить себя от всего иного, чтобы обрести себя. И тем не менее все 
эти барьеры искусственны и произвольны. Достигнув этого этапа, мы должны убрать 
все барьеры, преодолеть их, чтобы «расчистить место» для приобретения еще более 
глубокого и обширного опыта. Это — одна из жертв, принести которую Повешенный 
будет нас заставлять до тех пор, пока мы не будем к этому готовы.
    Взаимосвязь, существующая между этими обеими картами, имеет еще один смысл. 
В этой точке пути мы достигли предела самоуправления (Император = 
самостоятельность + управление). Это значит, что больше мы себя ни к чему 
принудить не сможем. Это будет точно так же невозможно, как невозможно   
заставить кого-то спать или принудить спать самого себя, как невозможно спать и 
в то же время контролировать и наблюдать себя. Привычка нашего Эго управлять 
всем натыкается здесь на положенный ей предел. Единственное, что мы теперь 
можем, это открыться навстречу дальнейшим переменам, научиться давать всему 
идти своим чередом — и, как во сне, довериться естественному процессу перехода 
в иное состояние.
    Человек с древнейших времен страшится всего безжизненного, еще сильнее 
прославляя из-за этого все животворное. В греческой мифологии олицетворением 
этих двух противоположностей были Танат, Смерть, и Эрос как жизненная сила. Уже 
в древности маги пытались остановить смерть и воззвать к жизни. Сегодня мы 
занимаемся тем же самым, старательно замалчивая тему смерти и ограждая ее 
всяческими табу, и восхищаясь любым животворным элементом в кино и на 
телевидении, в рекламируемых и безудержно раскупаемых товарах, в культе красоты 
и в поклонении вечной юности. В Старших Арканах обе противоположности 
представлены картами Силы и Смерти, между которыми находится Повешенный — если 
карту Силы вернуть на ее исконное одиннадцатое место.
    Человек распят (Повешенный) между полюсом смерти (Смерть) и полюсом жизни 
(Сила). С возрастом Эго все сильнее ощущает свою бренность перед лицом 
неизбежной смерти. В отчаянии оно все чаще обращается к полюсу жизни, пытаясь 
отвлечься от мыслей о неумолимости судьбы. «Себя каждому из нас все-таки очень 
жалко, — пишет Элиас Канетти. — Каждый твердо убежден, что уж ему-то умирать 
незачем».
    Вот почему мы хватаемся за разные дела, усиленно занимаемся спортом, 
любовью, ищем всяческих удовольствий, подогревая в себе радость жизни и 
доказывая себе вновь и вновь, что мы живы и живем по-прежнему, чтобы только не 
глядеть в противоположном направлении, туда, где нас ждет Ничто, та самая 
черная стена, которой так боится наше Эго. Находятся и психотерапевты, 
предлагающие пациентам легкие и быстродействующие способы отвлечься от этих 
мыслей, а потом гордящиеся своими успехами и якобы превосходством этих способов 
над трансперсональной терапией с ее более длительными, но зато и более 
глубокими методами. В качестве быстродействующего средства душевно угнетенному 
человеку предлагают, например, предпринять что-нибудь увлекательное, и если это 
поможет, то некоторое время он действительно снова будет чувствовать себя 
хорошо. Но, как показывают карты Таро, путь от Повешенного к Силе — это шаг 
назад. Поэтому с каждым следующим разом для подогрева радости жизни требуются 
все большие дозы Силы, ведь Смерть все неумолимее стучится в двери нашего 
сознания. Но рано или поздно жизнь все равно заставит нас двинуться в другом 
направлении и взглянуть неизбежности, смерти и бренности прямо в глаза.
    При этом не имеет значения, сколь глубоки, научно обоснованны или 
продуманны наши представления о смерти. Значение имеет лишь то, как мы идем к 
ней, насколько близко подпускаем к себе это ощущение и в какой степени мы 
готовы проникнуться им.
    Так же, как кафедральный собор останется для нас лишь мертвым музеем, пока 
мы осматриваем его снаружи, мы не ощутим подлинного смысла смерти, пока будем о 
ней только размышлять. Но стоит преклонить колена, и человек из туриста 
становится молящимся, из постороннего — благоговеющим посвященным. В этот миг 
музей становится храмом, а холодная, безжизненная смерть — священным 
переживанием.
    Чем искреннее будет наше преклонение, тем богаче будут при этом наши 
ощущения; во-первых, потому что вблизи смерти полнее становится почтение перед 
жизнью, во-вторых — потому что смерть и есть истинное посвящение, единственные 
врата, действительно ведущие к тайне. Все, что называлось «тайной» на уже 
пройденном нами пути, было в сравнении с этим примитивными детскими секретами.
    И чем с большим упорством и страхом мы будем отводить от нее взгляд, тем 
чаще и сильнее будем метаться между наслаждением и отчаянием. В своей крайней 
форме этот отказ может вылиться в маниакально-депрессивный психоз. Чем 
маниакальнее мы будем подогревать в себе радость жизни (Сила), тем глубже будет 
неизбежно следующая за ней депрессия (Повешенный). Как разрешить это 
противоречие, показывает Смерть. Она указывает нам направление.
    В своем замечательном труде, посвященном развитию человеческого духа, Кен