является следствием локализации либидо, этой магической силы, которая есть 
основа нашего существа, но которая, в зависимости от индивида, в одном случае 
устремляется в сторону внутренних переживаний, в другом случае — в сторону 
объективного мира. Джеме приравнивает например, к религиозному субъективизму 
идеалистов характер современного эмпиризма, который тоже в некотором смысле 
религиозен: «Наше уважение к фактам само по себе почти религиозно: в нашем 
научном темпераменте много благочестия». 
2. Другую параллель мы находим у Вильгельма Оствальда, который делит гениальных 
ученых на классиков и романтиков*. Романтики отличаются быстротой реагирования 
и чрезвычайной быстротой и продуктивностью в творчестве идей и проектов (к их 
общим взглядам, однако, часто примешиваются факты, плохо усвоенные и имеющие 
притом спорное значение). Они — прекрасные, блестящие учителя, любящие свое 
дело преподавания, отдающиеся ему с заражающей горячностью и энтузиазмом, что 
привлекает к ним многочисленных учеников и делает их основателями школ, в 
которых они пользуются огромным личным влиянием. Нам нетрудно узнать в них 
экстравертный тип. Классики Оствальда напротив реагируют медленно, творят с 
трудом, имеют мало склонности к преподаванию и личным прямым выступлениям; они 
не отличаются энтузиазмом, парализируют себя строгой самокритикой, живут в 
стороне от всех, замкнутые в самих себя, не находят — да и не ищут — учеников; 
но произведения их законченно-совершенны и часто создают им посмертную славу. 
Все эти черты отвечают нашему пониманию интроверсии. 
3. Другой, очень ценный пример мы находим в эстетической теории Воррингера. 
Воррингер заимствует у Ригеля выражение «абсолютная воля к искусству» для 
определения внутренней мощи, вдохновляющей художника; он различает две формы 
этой мощи: эмпатию (Einfuhlung) и абстракцию; и сами термины, которыми он 
пользуется (Einfuhlungsdrang, Abstraktionsdrang), достаточно ясно показывают, 
что речь идет о натиске либидо, о властном жизненном порыве. Воррингер говорит: 
«Как симпатический импульс, импульс чувства находит удовлетворение в 
органической красоте, так абстрактный импульс находит красоту в неограниченном, 
т. е. в отрицании всякой жизни, в кристаллизованных формах, одним словом — 
всюду, где царят строгие абстрактные законы». Эмпатия (Einfuhlung) есть 
страстный порыв, направленный в сторону объекта с тем, чтобы его приобщить себе,
 пронизав его эмоциональными ценностями; абстракция же, напротив, лишает объект 
всего, что напоминает о жизни, и постигает его чисто интеллектуально, 
кристаллизованной мыслью, застывшей в суровых формулах закона, — всеобщего, 
типического и т.п. Известно, что Бергсон так же пользуется понятием 
кристаллизации, отвердения и т.д. для того, чтобы иллюстрировать сущность 
интеллектуальной абстракции. \ «Абстракция» Воррингера выражает в общем тот 
психический процесс, на который я уже указывал как на последствие интроверсии, 
а именно: возведение интеллекта на престол на место внешней обесцененной 
реальности. Эмпатия (Einfuhlung) же отвечает вполне понятию экстраверсии, как 
то показал нам Теодор Липпс. Он говорит: «То, что я симпатически, через чувство,
 провижу в объекте, это в общих чертах не что иное, как сама жизнь. А жизнь 
есть сила, внутренняя работа, усилие, исполнение. Одним словом: жить значит 
действовать; а действовать значит производить внутренний опыт над силой, 
которую мы расходуем, опыт над активностью; активность же эта существенно 
волевая». «Эстетическое наслаждение», — говорит Воррингер, «это 
объективированное самонаслаждение, проецированное в объект», — формула, 
совершенно согласующаяся с нашим понятием экстраверсии. В такой эстетической 
концепции нет ничего «позитивистского» в том смысле, как его понимает Джеме; 
она целиком по вкусу идеолога, для которого психологическая реальность 
единственно интересна и достойна внимания. В таком смысле Воррингер продолжает; 
он говорит, что существенным является не оттенок чувства, а скорее, само 
чувство, как таковое, т. е. внутреннее движение, интимная психическая жизнь, 
выявление активности, свойственной данному субъекту. В другом месте он говорит: 
«Ценность линии, формы заключается в наших глазах в ценности биологической, 
которую эта линия или форма имеет для нас; красота их не что иное, как наше 
собственное чувство жизни, которое мы неясно проецируем в них». Эта точка 
зрения вполне отвечает моему собственному пониманию теории либидо; я стараюсь 
при этом держаться середины между двумя психологическими противоположностями: 
интроверсией и экстраверсией. 
Полюсом, противоположным эмпатии (Einfuhlung) является абстракция. Абстрактный 
импульс понимается Воррингером «как результат глубокого смятения человеческого 
духа перед лицом внешнего мира и с точки зрения религиозной соответствует 
трансцендентальному представлению человека о действительности». Легко узнать в 
этом определении основную тенденцию интроверсии. Типу интровертному мир не 
представляется ни красивым, ни желанным; напротив, мир его беспокоит и даже 
страшит; субъект ставит себя по отношению к внешнему миру в положение 
самообороны, замыкается внутри себя и там укрепляется, изобретая спокойные, 
стройные геометрические фигуры, ясные до мельчайших деталей и обеспечивающие 
ему господство над окружающим миром, благодаря их примитивному магическому 
значению. 
«Потребность абстракции лежит в основе всякого искусства», — говорит дальше 
Воррингер. Этими словами выражается важный принцип, находящий свое не менее 
важное подтверждение в том, что больные шизофренией не только в своих мыслях, 
но и в своих рисунках воспроизводят формы и фигуры, чрезвычайно аналогичные тем,
 которые мы находим в произведениях примитивного человека. 
4. Справедливость требует упомянуть здесь о попытке Шиллера формулировать тот 
же контраст, что он называет наивным типом и типом сентиментальным, 
Сентиментальный ищет природу, тогда как наивный и есть сама природа. Шиллер