34
    
индоктринации и всемогущего репрессивного аппарата, железной рукой ведущего 
неразумных "к счастью". Однако любой желающий безо всякого труда обнаружит о 
работах Руссо эти недостающие элементы.

  Другими представителями теории развивающейся, активной демократии были 
замечательный французский мыслитель А.де Токвиль (1805—1859) и приверженец его 
идей англичанин Джон Стюарт Милль (1806—1873). Богатство идей Токвиля, 
корректность его формулировок, наконец, изящество стиля изложения привлекали и 
будут привлекать к себе внимание. С Руссо его роднит то, что внимательно изучив 
опыт американской демократии, он также был убежден в возможности и 
необходимости широкого участия индивидов в государственном управлении. Но, 
пожалуй, на этой констатации все их сходство и заканчивается, ибо и по своим 
позициям, и по своим исследовательским интересам Токвиль ближе всего к 
демократии, точнее, к некоему соединению демократии и аристократии.
  Проблема такого соединения — одна из главных в его творчестве, проходящая 
сквозной темой через две главные, написанные в начале и в конце жизни, работы 
("О демократии в Америке" и "Старый порядок и революция"). Проявляя 
первостепенный интерес к социальным основаниям политики, Токвиль анализирует 
взаимосвязь и возможности совмещения ценностей свободы и равенства. Причем, 
делает он это, подобно Макиавелли, в опоре на сравнительно-исторический 
инструментарий, что придает его выводам особую убедительность. Отсюда возникает 
интерес мыслителя к исследованию не только функционирования политических систем,
 но и проблем, связанных с их установлением и консолидацией. Так, например, 
неудачу Французской революции Токвиль рассматривает как результат чрезмерно 
укрепившихся еще до ее совершения деспотических, противоречащих развитию 
свободы учреждений и отсутствия в широких массах стремления к свободе. 
Революции происходят, когда люди, недовольные своим экономическим положением, 
обращают свой гнев против господствующих политических учреждений, используя для 
этого лозунги свободы и демократии. Если же эти учреждения делают шаг навстречу 
народным требованиям, то тем самым они лишь демонстрируют собственную слабость. 
Дав людям свободу и, кажется, несколько облегчив им их участь, государственные 
институты оказываются не в состоянии быстро и кардинально улучшить их 
экономическое положение. Происходит резкий, невиданный ранее взлет массовых 
ожиданий, крепнут иллюзии, что политическая свобода быстро улучшит бедственное 
положение людей. Но главное, что обнаруживается — это все более угнетающее 
воздействие процессов социальной дифференциации. 
    35
    
Получается, что люди стремились не столько к свободе, сколько к установлению 
социального равенства, которое, как оказалось, вполне совместимо с развитием 
деспотических учреждений.
  С этим связан так называемый "парадокс Токвиля", до сих пор активно 
использующийся в сравнительном анализе политико-переходных процессов, 
развивающихся в условиях политической либерализации режима. Сам мыслитель 
формулирует его следующим образом: "Можно сказать, что французы находили свое 
положение тем более невыносимым, чем более оно улучшалось... Не всегда приводит 
к революциям переход от худого к худшему. Чаще всего случается, что народ, 
переносивший без жалоб и как будто нечувствительно самые тягостные законы, 
буйно сбрасывает с себя их бремя, как только оно облегчается" (43). О том, 
сколь точно схвачена здесь проблема, легко может судить тот, кто является 
непосредственным наблюдателем переходных процессов, происходящих, в том числе, 
в постсоветской России. Существо "парадокса" состоит, таким образом, в том, что 
уровень общественного недовольства достигает высшей отметки, когда снижается, 
несмотря на повышение степени политической свободы, уровень социального 
равенства. Выясняется не столь уж парадоксальная вещь: народные массы видят в 
революции отнюдь не только движение к свободе и даже не только улучшение своего 
социального положения, но, прежде всего, улучшение этого положения в условиях 
сохраняющего или крепнущего социального равенства.
  
  Эти позиции развивал в своих работах и Джон Ст. Милль, сын известного 
философа Джеймса Милля. Главная его работа с интересующей нас точки зрения — 
трактат "О свободе", рассматривающий проблему тирании большинства, в 
исследовании которой философ предвосхищает многие положения теории 
тоталитаризма. Подобно Токвилю, Милль озабочен опасностями безоглядной 
демократизации, одним из феноменов которой он считает тиранию общественного 
мнения. Подавление личности обществом имеет множество различных граней. Одна из 
важнейших — навязывание ей распространенных в обществе стереотипов, которая не 
менее опасна, чем монополизация информации. "Даже век ошибается, также как и 
личность" (44), — считает Милль, и общество не в состоянии называться свободным,
 если в нем не соблюдается свобода дискуссий. В этой связи мыслитель считает 
необходимым отвергнуть идею, согласно которой правда все равно рано или поздно 
восторжествует. В атмосфере рабского подчинения и всеобщего конформизма истину 
постигают мыслители-одиночки, но отнюдь не народ.
  Милль, таким образом, развил либеральную концепцию демократии, убедительно 
показал необходимость активных, прежде всего ин
    36
    
теллектуальных усилий для предохранения общества от деспотизма. Главный его 
вывод заключается в том, что ценность государства определяется ценностью его 
граждан. В этом, в конечном счете, состоит залог и его величия, и стабильности.