н из заслуживающих в данной связи внимания примеров — российская 
посткоммунистическая трансформация. Экономические и политические реформы 
Ельцина—Гайдара начали осуществляться в условиях политического вакуума и 
возникшей у реформаторов относительной свободы рук. Воспользовавшись этим, 
реформаторы предпочли кажущийся более скорым и легким путь навязывания реформ, 
пренебрегая при этом долгой, упорной и сомнительно благодарной работой по 
строительству политического консенсуса и стабилизации демократических 
институтов. Ситуация политического вакуума, однако, оказалась недолговечной. 
Уже через несколько месяцев оппозиция правительственному курсу сформировалась и 
заявила о своих претензиях в достаточно резких, не терпящих возражения формах. 
Как пактовый, так и реформистский переходы не получили возможностей для 
последующей реализации. Вместо этого российский посткоммунистический переход 
осуществляется в революционных условиях крайней уязвимости и непредсказуемости.
  
  
    237
    
    Реформистские и революционные переходы
  Революционные и реформистские переходы осуществляются в качественно иных, чем 
пактовые и навязанные, условиях. Их главная отличительная особенность — 
активное подключение к политическому процессу массовых слоев населения. В обоих 
случаях переходы осуществляются более динамично и непредсказуемо (если 
сравнивать их с пактовыми, основанными на элитном соглашении переходами), в 
обоих случаях возникает серьезная, требующая безотлагательного решения проблема 
— на какие общественные институты реформаторы могут опереться. В случаях с 
корпоратистскими режимами такими институтами выступали представляющие интересы 
рабочих профсоюзы, которые обеспечивали служащих и нанимателей механизмом 
разрешения возникающих проблем и представляли политические интересы рабочих 
перед лицом государства. Последующая эволюция профсоюзов в рабочие советы, как 
это было в Испании, позволила переходу к демократии осуществиться в более 
плавных и не подрывающих основ общественной стабильности формах. Профсоюзные 
лидеры обладали относительной автономией, использованной ими как для соблюдения 
дистанции с массами, так и для проведения независимой линии в переговорах с 
государством (53). Кроме того, наряду с сильными и потенциально оппозиционными 
режиму профсоюзами в условиях корпоратизма нередко существовали достаточно 
развитые предпринимательские структуры, также обладающие ресурсами для 
проведения независимой политической линии.
  Принципиально иначе дело обстояло с переходом в тех обществах, что долгое 
время находились под властью коммунистических режимов. За редкими исключениями 
(Венгрия), всякая независимая экономическая, социальная и, тем более, 
политическая активность не одобрялась государством, нередко подвергаясь 
жестоким репрессиям. Это не исключало наличия в коммунистических обществах 
автономных начал, проявлявшихся как в независимой от государства 
социально-экономической деятельности, так и в развивавшейся внутри элиты 
относительной свободы принятия решений. Однако эта, и без того весьма 
относительная, свобода от государства в большинстве случаев не получала 
никакого институционального оформления (что и давало основания целому ряду 
исследователей рассматривать коммунистические режимы как в основе своей 
тоталитарные). Это обстоятельство чрезвычайно затрудняет осуществление 
посткоммунистических переходов, которые — и это отнюдь не случайно — 
оказываются в своем большинстве реформистскими, а еще чаще революционными.
  Формально государство было всеподавляющим, что парадоксальным образом 
негативно сказывалось на его легитимности и исподволь 
    238
    
формировало условия для возникновения весьма специфической оппозиции. Облик 
этой оппозиции, по наблюдению опиравшегося на изучение перехода в СССР и Китае 
Б. Жанга, формировался, главным образом, исходя из недостатка се 
институциализации. В подавляющем большинстве случаев оппозиция коммунистическим 
режимам представляла собой социальное движение, не имеющее четко определенной 
структуры, не являющееся партией и не напоминающее ее даже отдаленно. В этом 
смысле структурно оппозиция выступала как "антиорганизация".
  Такой оппозиции присущи следующие особенности: 1) ее возникновение отмечено 
лишь этапом либерализации коммунистического режима; 2) при возникновении такой 
оппозиции, формирующейся чаще всего из элитных слоев (студенты, интеллектуалы), 
она по различным причинам не встречает незамедлительных репрессий режима; 3) 
как следствие неуверенности режима демократическая оппозиция может расширять 
свои ряды и укреплять социальную базу с необыкновенной для этого скоростью и 
активностью — в массах исчезает долгое время живший страх перед режимом, и 
горстка оппозиционных интеллектуальных клубов на глазах превращается в массовое 
социальное движение; 4) в силу ускоренных темпов роста оппозиции ее участниками 
становятся представители практически всех возможных социальных групп и слоев. В 
отличие от политической базы корпоратистских режимов, представляющей собой 
преимущественно организованный рабочий класс, в коммунистических режимах в 
противостояние государству на данном этане вовлекаются все основные слои 
населения (54). Вполне естественно, что для такой оппозиции популизм 
превращается в основное оружие по рекрутированию сторонников, а социальная и 
политическая критика в ее риторике явно преобладает над конструктивными 
программами выхода из глубокого общественного кризиса.
  Режим, продемонстрировавший слабость своей готовностью на либерализацию, 
продолжает терять некогда прочные позиции и довольно быстро встает перед 
дилеммой: продолжать реформы или использовать еще сохранившие силу органы 
государственного принуждения для того, чтобы