, выступавшего за ненасильственную, 
т.е. реформистскую смену режима, переход перешел в фазу навязывания военного 
режима, чья цель состояла в прерывании процесса перехода как такового, и 
возобновился как пактовый, а затем — после июньских выборов — как реформистский 
лишь в 1989 году (49). Поэтому сравнение способов политического перехода будет 
иметь большую ценность, если проводится с учетом конкретных различий, 
возникающих на различных этапах перехода. Тем не менее, наличие в переходе 
суммарно большего количества особенностей пактового, а не революционного 
перехода, результирующееся в пактовой же (т.е. без использования процедур, 
вовлекающих в политический процесс массовые социальные слои, например, всеобщих 
выборов) передаче власти, позволяет в целом охарактеризовать тот или иной 
переход как пактовый, а не революционный. В этом смысле переходы, 
осуществляющиеся в таких странах, как Россия, Румыния, Албания, являются более 
революционными и менее пактовыми, нежели переходы в Венгрии, Чехословакии, ряде 
латиноамериканских стран.
  Пактовые переходы осуществляются, как мы уже сказали, на основе элитного 
соглашения и, как правило, не ведут к институциализации массовой демократии. В 
таких обществах элиты оказываются менее коррумпированны и более открыты 
рекрутированию свежих, свободно мыслящих представителей. Именно это и позволяет 
им прий
    235
    
ти к относительно своевременному решению о необходимости реформ и увеличивает 
шансы реформистски настроенной части элиты получить превосходство над 
сторонниками жесткой линии. Специальные исследования показывают, что пактовые 
переходы осуществляются с большим успехом в условиях 
корпоратистски-авторитарных режимов, как, например, в Испании и Бразилии, где 
ко времени перехода уже сложились институты социального представительства 
интересов, где существует, пусть и на правах полулегальной, оппозиция, и где 
элита и контрэлита обладают возможностями реализовывать свои стратегии в 
условиях относительной автономии от масс (50). Другой пример успешного 
пактового перехода — Южная Африка. Начавшись в начале 1980-х гг. как навязанный,
 проводившийся по инициативе Питера Боты, переход постепенно привел к смещению 
расстановки сил в рамках белой элиты и сменился пактовым. И хотя сам Бота так и 
не отважился на подлинную демократизацию режима, едва ли считая это возможным в 
сложившихся условиях, его перемены проложили путь Ф. Де Клерку, а впоследствии 
и Н. Манделе. Причем, до сих пор (до конца 1994 года) переход в Южной Африке, 
несмотря на тяжесть авторитарного наследия и уникальную этническую структуру, 
осуществляется без революционных дисфункций, в целом успешно справляясь с 
решением сложнейших задач демократической институциализации.
  Навязанные переходы отличаются от пактовых отсутствием среди элит консенсуса 
по вопросу проведения реформ. Переход начинается в одном из двух случаев: 
во-первых, если прореформистские силы внутри политического руководства 
оказываются сильнее и располагают ресурсами для навязывания (по крайней мере, 
на первое время) своего политического видения; во-вторых, если переход 
навязывается извне, при вмешательстве во внутренние процессы более сильных и 
продемократически настроенных внешних сил. Примером первых переходов могут быть 
многие посткоммунистические переходы на их начальной стадии, примером вторых — 
переходы в Панаме и Гренаде после интервенции США, а также послевоенная 
демократизация в Германии и Японии в условиях присутствия оккупационных 
американских войск.
  Стоит подчеркнуть, что навязанные и, особенно, пактовые переходы 
осуществляются в условиях, когда правительство обладает достаточным авторитетом.
 Это важнейшее их отличие от переходов реформистского и революционного 
характера. Как писал А. Степан о Бразилии, когда "началась либерализация, не 
существовало ни значительной политической оппозиции, ни экономического кризиса, 
ми разрушения в результате поражения в войне аппарата государственного 
принуждения" (51). Обладающее авторитетом правительство может 
    236
    
быть коммунистическим (Венгрия), военным (Турция, Бразилия, Перу, Пакистан), 
расово-олигархическим (Южная Африка) или режимом личной власти (Испания, Индия, 
Чили), но оно должно осознавать необходимость перемен и обладать для этого 
достаточными ресурсами.
  В то же время навязанные переходы чаще всего менее прочны, чем пактовые, ибо 
оставляют без внимания достаточно мощный деструктивный потенциал, 
сосредоточенный в консервативной части элиты. Вместе с тем, в политической 
практике может возникать ситуация, когда переход не может начаться иначе, чем 
навязанный. Так было в ряде стран, освобождающихся от коммунизма, где правящая 
элита в основе своей оказалась не способной воспринять идею перемен, и 
демократизация стала возможной только благодаря личному мужеству и инициативе 
немногих воспользовавшихся благоприятной ситуацией реформаторов. Тем не менее, 
реформаторам не следует забывать о временности и относительности успеха 
навязанных переходов. От избранной ими стратегии зависит очень многое (52). 
Опыт показывает, что в отличие от пактовых, навязанные переходы не имеют 
серьезных шансов на успех, ибо осуществляются на крайне узком социальном 
основании и тяготеют к замене кропотливой работы по демократической 
консолидации примитивной популистской риторикой. В этой связи может возникнуть 
серьезная опасность неожиданной смены навязанного перехода революционным, а 
впоследствии, и утраты со стороны реформаторов всякого контроля за 
осуществлением демократических процессов.
  Од