агистральным и 
прямо ведущим в светлое будущее, делается всё менее ясным. Универсальные 
рецепты вызывают всё большее недоверие. Государство, прежде воспринимавшееся 
как главный инструмент их реализации, всё чаще оказывается главным препятствием 
на пути достижения свободы, равенства и братства – идеалов, которые вдохновляли 
борцов за права человека, как эволюционистов, так и революционеров. Новый этап 
коллективного мышления и третий цикл философии прав человека – это реакция на 
универсализм и огосударствлённость старой системы, то есть на те её качества, 
которые сковывают свободу индивидуального выбора, мешают видеть конкретные 
проблемы живых людей, реальные проблемы «меньшинств» любого рода 6[6]. 
     Все прежние системы социальной защиты и поддержки, даже создававшиеся из 
лучших побуждений постепенно превратились в диктатуру экспертов и бюрократов, 
поскольку всегда покоились на убеждении, что эксперты могут дать точный прогноз,
 предложить оптимальные решения, и тогда путём принятия мудрых законов и 
постановлений можно будет в совершенстве отрегулировать все стороны 
жизнедеятельности общества. Утопичность подобных взглядов становится всё более 
очевидной. В настоящее время недоверие вызывает сама идея абсолютного прогресса,
 понимаемого как одностороннее движение «вперед и вверх» в направлении всё 
большей рациональности и универсальности в социальных отношениях. Параллельный 
экономический и социальный кризис в развитых капиталистических странах и развал 
СССР, обострение глобальных экологических проблем, а также тот факт, что учёные 
не смогли предвидеть такого развития событий, все это стимулировало критический 
пересмотр общепринятых взглядов. Широкое наступление идеологии неоконсерваторов 
или другими словами «новых правых» привело к свёртыванию «государства всеобщего 
благоденствия», всеобщего права на бесплатное социальное обеспечение при резком 
одновременном сокращении ассигнований на социальные нужды и принятии курса на 
частичную приватизацию социальных служб. Снова, как и полвека назад и ранее, 
когда идея государства всеобщего благоденствия активно пробивала себе дорогу, 
разные партии и движения выступили на редкость единодушно. 
     «Новые правые» воспользовались ростом аниэтатистских настроений в США и 
Западной Европе и сомнениями в эффективности решения социальных проблем 
посредством крупных государственных программ, и стремительно завоевали идейный 
и моральный авторитет, предлагая свой вариант социальной политики, нацеленный 
на увеличение свободы наиболее активной части населения. В качестве механизмов 
либерализации и стимулирования экономического роста здесь предлагались 
«свободный рынок», приватизация и политика радикального монетаризма.
     Первоначально «новые правые» взяли на вооружение идеи классического 
либерализма. Современное «тоталитарное» государство – новый Левиафан – стало 
главным объектом критики. Ведущими идеологами этого течения выступили Ф.А. фон 
Хайек 7[7] и К. Поппер, эмигранты-учёные, ещё хранившие личные воспоминания о 
нацизме. Вначале их высказывания о том, что государственная система социального 
обеспечения едва ли способна гарантировать в полном объёме права и нужды 
человека, звучали «гласом вопиющего в пустыне». Но, будучи подхвачены 
официальной неоконсервативной идеологией «тэтчеризма» и «рейганизма», эти идеи 
стали движущей силой новой «революции сверху» и до сих пор официально остаются 
тем идеологическим ориентиром, который определяет политику правительств стран 
«семёрки» и МВФ.
     В качестве лучшего способа утверждения права индивидуального выбора 
предлагалось создание благоприятных условий для частного капитала. Развал 
советского блока служил доказательством утопичности идей социализма, равно как 
и «государства всеобщего благоденствия». Естественно, планы широкомасштабной 
приватизации в основном отвечали интересам новых капиталистов, более похожих на 
спекулянтов. Но и у остального населения они не вызвали особых возражений, 
поскольку к тому времени деятельность национализированных отраслей 
промышленности и «социальных» министерств вызывала достаточное недовольство. 
     Итак, во многих отношениях, «новые правые» представляют собой антипод 
«старых» правых, которые были истинными консерваторами 8[8], то есть 
сторонниками стабильности, патернализма, традиционных социальных институтов. 
«Новым правым» чужды также и моральные идеалы классического либерализма. 
Человечество для них – это в первую очередь вечный, универсальный и оптимальным 
образом сформированный рынок. При таком подходе любая организация служит для 
манипулирования людьми, отдельный человек воспринимается как винтик большой 
машины и всякие моральные соображения отпадают. Общество рассматривается как 
деперсонализированный рынок, а абсолютным и единственным мотивом деятельности 
людей признается экономический эгоизм – стремление к извлечению максимальной 
личной прибыли. Все остальное квалифицируется как утопизм или консерватизм. По 
мере того как их знаменем становился рыночный радикализм, сам термин 
«консерватизм» превращался для «новых правых» в брань. Отрицательная реакция 
гуманных профессий на голый менеджеризм интерпретировалась в том же ключе, а 
бедность рассматривалась как результат лени, неумения и нежелания работать. 
Предлагались всё более жесткие меры контроля за претендентами на общественную 
помощь. Вместо всеобщего права граждан на социальное обеспечение опять 
выдвигались критерии для определения «достойных». Социальные реформы стали 
синонимом «горького лекарства», которое должно пойти «им» на пользу, при этом 
под «ними» подразумевалось всё население с низким доходом 9[9].
     Когда осели «шум и пыль», поднятые крахом коммунизма в Восточной Европе, и 
событие это перестали интерпретировать в духе «конца истории» (Ф. Фукуяма), 
стало ясно: между политическими идеологиями правого и левого толка существует 
фундаментальное противоречие. Постепенно начинает оформляться новый левый 
лагерь, дистанцировавшийся от «старых» левых, целью которых было создание 
государства, где руководящая роль принадлежала бы пролетариату (на деле же 
подобная политич