, данная тенденция отражала не просто политическую конъюнктуру, а 
своеобразное веление времени. Многие из этих представлений о целях и методах 
преобразования общества носили универсальный характер. Радикалы 
социалистического движения связывали реформы с переходом власти в руки самих 
производителей, т. е. с преодолением того, что Маркс назвал «отчуждением 
пролетариата». О. фон Бисмарк от имени «правых» ратовал за близкие по духу 
реформы сверху и государственный патернализм как способ укрепления империи. 
Представители радикального крыла либерализма от Ллойд Джорджа до Ф. Рузвельта 
предлагали свои варианты подобного решения проблемы. Даже У. Черчилль 
высказывался в поддержку реформ, утверждая, что Англии «не мешало бы 
заимствовать изрядную долю бисмаркианства». 
     Главное различие заключалось в следующем: по мнению социалистов, даже 
таких умеренных, как английский премьер-министр К. Эттли, социальные реформы – 
это часть процесса радикальной трансформации капитализма и перераспределения 
общественного богатства путём широкой национализации средств производства; по 
мнению их политических противников, капитализм вполне жизнеспособен и позитивен,
 но нуждается в некоторых коррекционных и сдерживающих механизмах, в частности 
в активной социальной политике. 
     При этом само определение потребностей и прав человека, а также 
представления о механизмах их удовлетворения и соблюдения оказывались более или 
менее сходными, несмотря на идеологические различия в остальном. Инструментом 
реализации глобальной социальной политики должны были стать «социальное 
государство» 4[4] и его органы на всех уровнях. 
      
1.3. Социальная работа между «неоконсерваторами» и «новыми левыми»: 
в поисках нового качества социальной политики
 Р
 
еволюция 1917 г. в России и создание СССР, привели к расколу социалистического 
движения на два крыла – социал-демократическое и коммунистическое, что означало 
также размежевание и по вопросу интерпретации прав человека. Социал-демократы 
рассматривали социальные права как дальнейшее развитие гражданских прав на пути 
к социалистическому обществу, т. е. как цель следующего этапа реформ. 
Большевики считали идею гражданских прав буржуазным трюком и призывали 
полностью её отбросить. Большевистская альтернатива – «диктатура пролетариата» 
– быстро стала синонимом полицейского государства, подавляющего любое 
инакомыслие. Советское государство, сросшееся с коммунистической партией, 
сделалось её реальным воплощением. Тем не менее, несмотря на идеологические и 
политические разногласия, принципиальный подход к определению социальных прав 
граждан во время болезни и старости, в вопросах доступного жилья, бесплатного 
образования и медицинского обслуживания, во всех случаях оставался сходным.
     Подобное понимание идеи гражданских прав сложилось к концу Второй мировой 
войны в Швеции и в Англии, а затем распространилось и на другие страны. В 
Великобритании такая система получила название социального государства или 
государства всеобщего благоденствия (Welfare State). По замыслу авторов идеи 
государства всеобщего благоденствия, система была призвана искоренить все формы 
социального неблагополучия: болезни, безработицу, нужду, неграмотность, бытовую 
неустроенность 5[5]. В те же годы в США под нажимом президента Ф. Рузвельта был 
принят закон об экономических правах, где говорилось о «свободе от нужды», 
связанной со «свободой от страха». 
     К середине XX в. и в СССР, и на Западе осуществлялись государственные 
программы образования, здравоохранения и пенсионного обеспечения, которые были 
реальны, всеобщи, финансировались из бюджета государства и определялись как 
часть гражданских прав. И вновь победа стратегии реформ, их проведение в жизнь 
вскрыли слабые их стороны. Нужно сказать, что поддерживавший социальные 
государства Запада затяжной экономический бум 50 – 60-х гг. XX в., совпавший с 
восходящей фазой мирового экономического цикла, во многом основывался на 
варварском обращении с естественными ресурсами планеты. Демографические сдвиги 
и хроническая безработица в сочетании с бюрократизацией системы социального 
государства делали последнюю все более дорогостоящей, а вера в безграничные 
запасы ресурсов, питавшая прежний оптимизм, не оправдывалась. Опыт поколений, 
пользовавшихся плодами государственного «вэлферизма» и государственного 
социализма, показал также, что, несмотря на все усилия и значительные расходы, 
большинство важнейших «социальных проблем» не поддалось искоренению. Интересно 
то, что по обе стороны главного политического водораздела послевоенной эпохи 
приходилось решать во многом аналогичные проблемы. И в СССР и на Западе, 
средств на социальные программы хронически не хватало. И там и здесь продолжали 
существовать бедность, преступность, социальная напряженность. Разросшееся 
государство оказывалось не способно решить эти проблемы. Оно или закрывало на 
них глаза, или прибегало к цензуре и арестам критиков. Официальная цель – 
догнать и перегнать Запад по уровню жизни населения, провозглашенная И.В. 
Сталиным и подхваченная Н.С. Хрущёвым, делала реальную неспособность советской 
системы выполнить эти обещания особенно наглядной. Важно отметить, что 
углублявшийся кризис социальной сферы, как Запада, так и Востока был обусловлен 
не только экономической конъюнктурой. Он с очевидностью демонстрировал 
несостоятельность планов искоренения социальных язв с помощью широкомасштабных 
и общих государственных программ, особенно когда дело касалось разного рода 
«маргиналов» и «меньшинств». 
     В современном мире, который становится всё более разнообразным, но 
одновременно и более открытым, «меньшинства» как таковые в сумме постепенно 
превращаются в большинство. Путь, который ранее представлялся