нственными, зачастую жестокими и хитрыми» (С.490).  Здесь же делается вывод 
о том, что «социальные и этнические стереотипы зависят от социальных и 
политических отношений. Манипулирование социальными отношениями через 
разработку этнических стереотипов, обслуживающих определенную идеологию, 
становится определяющим фактором социальной жизни в двадцатом столетии» (С.490).
 К сожалению, автор в этом тексте никак не обсуждает другие факторы 
межэтнической напряженности, включая политику построение образа опасного 
другого средствами СМИ, экономические и классовые причины конфликтов.  Таким 
образом, поле обсуждения межэтнической кофликтности в значительной степени 
сужается и, порой, психологизируется.
     Далее автор вводит понятие культурного стереотипа как обобщенного типа 
поведения, характерного для общества и его представителей, который может 
создавать трудности для социального работника в процессе оценки потребностей 
клиента: «Можем ли мы в процессе непродолжительного общения, которое возникает 
между социальным работником и клиентом, определить, соответствуют ли претензии 
на социальную защиту жизненно важным потребностям этого человека или же здесь 
более значительную роль играют формальные поведенческие стереотипы? Такая 
проблема возникает не только в отношениях между клиентов и социальным 
работником, но и у каждого человека в его повседневной жизни, поскольку очень 
трудно различить реальные потребности индивида и укоренившиеся культурные 
стереотипы поведения» (С.491). 
     Культурные различия между мигрантами и местными жителями нельзя сбрасывать 
со счетов, но если специфика тех или иных групп толкуется как раз и навсегда 
заданное антропологическое свойство34, то есть риск подмены признаков 
социального неравенства особенностями культуры. Малахов называет такую практику 
культурализацией социального, которая выражается в следующем кредо: «мы 
приветствуем вашу инакость – но при условии, что вы останетесь там, где вы 
находитесь сейчас и что наше благополучие не потерпит ущерба»35. Этничность, 
понятая как природная характеристика, представлена как фактор снижения 
эффективности социального обслуживания и тем самым – как угроза всеобщему 
благоденствию.  
     Для прояснения своей позиции автор приводит следующую иллюстрацию: «В 
сознании европейца зачастую бытует мнение, что в семьях народов Востока 
рождение мальчика более желанно, нежели рождение девочки. Действительность 
говорит о том, что мы часто заблуждаемся, принимая внешние проявления за 
истинное положение вещей. Мальчики занимают особое место в социальной иерархии 
как продолжатели рода. Воины-защитники, носители обычаев и традиций и так далее.
 На самом деле, среднестатистическая семья может разориться, изменить свой 
социальный статус, если в семье не появятся девочки. Исследования говорят о том,
 что девочки, принося в дом калым, становятся экономической опорой 
благосостояния семьи. Таким образом выявляется совершенно неописанная роль 
женщины в накоплении экономического потенциала семьи. Если мы обратимся к 
анкетным опросам о роли женщины в обществе представителей интересующих нас 
этнических групп, то получим ответ, прежде всего характеризующий женщину как 
мать и хранительницу очага. Как правило, экономическая роль девушки никогда не 
фиксируется. Скорее всего, этот фактор можно отнести к бессознательным 
проявлениям социальных стереотипов» (С.495). Такая интерпретация гендерных 
ролей, на наш взгляд, фиксирует смыслы восточной семьи в духе ориентализма, по 
Э.Саиду, – как сферу экзотического и иррационального.  
     Автор делает вывод о том, что этнические стереотипы проявляют себя 
практически во всех сферах жизни и необходимо учитывать этот факт при 
организации социальной работы, четко разграничивать реальные социальные 
потребности клиента и те, которые диктуются традициями и обычаями. Например, 
семьи переселенцев из сельской местности, «традиционно привыкшие жить в 
отдельных домах, с большим трудом адаптируются в городских условиях, даже если 
они приезжают к родственникам, которые у них могут быть единственными. По 
данным социологических исследований, взрослые члены семей из сельской местности 
не имеют ярко выраженного стремления получить новую квалификацию, им трудно 
привыкнуть жить только на денежный доход. Таким семьям имеет смысл предлагать 
поселение в привычной для них обстановке» (С.495).  
     Налицо четкая оппозиция между рациональностью государственной политики и 
ее агентов, с одной стороны, и «иррациональностью» переселенцев, этнических 
персонажей, с другой. Люди, демонстрирующие особое с культурной точки зрения  
поведение, тем самым, мыслятся как низшие, и это обосновано не биологически или 
исходя из происхождения, а в политических и культурных терминах. Притязания 
автора на культурное превосходство, выступающего от лица социальных работников, 
объясняется моральными, социокультурными, правовыми, экономическими причинами. 
Этнический персонаж здесь лишен тех основных добродетелей, которыми должны 
отличаться достойные клиенты социальной работы – он непослушен, его 
традиционность, дезадаптированность и нежелание рационализировать свое 
поведение ассоциируется с отсталостью и сопротивлением модернизации. Идея с 
поселением выходцев из сельской местности  в привычной для них обстановке может 
напомнить искушенному читателю проект заселения вынужденными мигрантами 
полузаброшеных районов и сельской местности в европейской части России. Люди, 
среди которых было много представителей интеллигенции и промышленных рабочих из 
бывших советских республик, оказались брошенными без достаточной финансовой 
помощи, подходящей работы, достойных жилищных условий в полуразвалившихся 
деревнях и маленьких городках.    
     Учебное пособие «Теория социальной работы»36 содержит главу «Сексизм и 
этнизм как факторы дискриминации человека», в которую входит параграф 
«Этноцентризм и проблемы поддержки нуждающихся», занимающий восе