данной лекции кратко излагаются результаты этого исследования.
      В царской России до 1917г. большинство населения было неграмотно. Из 
грамотных, в свою очередь, подавляющее большинство было малограмотно, т.е. 
умело с трудом читать и писать, но редко приходилось это делать. Дефицит 
грамотных был настолько велик, что малограмотных приходилось производить в 
офицеры и посвящать в священники. Если исключить эти две категории, да еще 
гражданских чиновников, где в каждом случае счет шел на сотни тысяч, то 
учителей насчитывалось всего несколько десятков тысяч, а инженеров и врачей – 
всего по нескольку тысяч, ученыхисследователей – всего несколько сот человек. 
Это – на всю огромную страну со 150 млн. чел. населения! Запомнилось одно 
сравнение: «белых воротничков» в России было меньше, чем психически больных и 
калек.
      Особенно плохо обстояло дело с дипломированными специалистами. И еще хуже 
– после Гражданской войны, когда многие из них были убиты, погибли от болезней 
или голода, бежали за границу. А университеты были совершенно дезорганизованы, 
и подготовка специалистов даже в прежних мизерных масштабах прервалась. В 20х 
гг. дело дошло до того, что каждого пятого инженера из необходимых нескольких 
тысяч приходилось выписывать из Германии и США на золото, как самый дорогой 
импортный товар.
      Вот почему перед системой народного образования страны объективно встали 
две задачи:
      1. Сделать всех неграмотных и малограмотных понастоящему грамотными.
      2. Полностью удовлетворить общественные потребности в дипломированных 
специалистах.
      Для решения первой задачи была создана всеобщая 7летняя школа 1й 
ступени (дети и подростки 8—15 лет). Для решения второй – 2летняя, позже 
3летняя школа 2й ступени (молодежь 16—18 лет). Однако решение той и другой 
задачи было сопряжено с огромными трудностями.
      Подавляющее большинство родителей – крестьяне и рабочие – по традиции 
продолжали считать, что школа—это только для детей, и забирали подростков после 
2—3 лет учебы для помощи по хозяйству. Пришлось вводить обязательное 
(принудительное) всеобщее обучение, и вплоть до 70х гг. по домам ходили 
контролеры, которые проверяли, кто из подростков уклоняется от посещения школы. 
Задача всеобщего 7летнего образования была полностью решена только в 50х гг.
      Школу 2й ступени в 1922 г. оканчивал только один из ста 18летних. 
Поэтому ее учеников целиком ориентировали на подготовку в университет и 
соответствующим образом программировали учебу. Кроме того, создали сильные 
стимулы. В 20х гг. зарплата дипломированного специалиста вдесятеро превышала 
зарплату даже высококвалифицированного недипломированного. И даже в 50х гг., 
когда дипломированным счет пошел не на тысячи, а на миллионы, – вдвое. Тем не 
менее 10летнюю среднюю школу оканчивало в 1950 г. всего 5% 18летних, что было 
совершенно недостаточно.
      Положение изменилось к концу 50х гг., когда в город хлынули миллионы 
семей, и современный городской образ жизни стал теснить традиционный сельский. 
Родители, наконец, сообразили, что отправлять детей в школу гораздо выгодней, 
чем использовать их дома по хозяйству в ожидании свадьбы: ведь это единственный 
путь из рабочих и крестьян в служащие, с их «чистой» работой и вдвое большим 
доходом. И если в 1950 г. среднюю школу оканчивал каждый 20й из 18летних, то 
в I960 г. – каждый 2й. Спустя еще 5 лет – два из трех. Спустя еще 5 лет – три 
из четырех. И вслед затем вскоре с большой помпой объявили о грядущем «всеобщем 
среднем образовании».
      Вообщето 10 лет учебы для молодежи не предел. Есть страны, где никого из 
молодых людей не выпускают в жизнь без минимум 12 лет учебы в школе. Но в СССР 
упустили из виду, что «школа 2й ступени» (последние три года) была и осталась 
не просто школой, а своего рода «подготовительными курсами для поступления в 
университет». Почти все время там отдавали математике, поменьше – физике, химии,
 биологии, еще меньше – истории и литературе. На остальное времени просто не 
оставалось. Иными словами, там преподавали сугубо абстрактные дисциплины, в 
обыденной жизни не более полезные, чем латинский или древнегреческий язык. То 
есть учили не тому, что нужно в жизни, а тому, что необходимо для успешной 
сдачи вступительных экзаменов в университет.
      Заодно многолетней целенаправленной пропагандой добились того, что 
поступившие в университет стали рассматриваться как «элита», как люди 1го 
сорта, а непоступившие либо направленные в школы для подготовки рабочих или 
недипломированных служащих – как «отбросы», как люди 2го сорта. Достаточно 
сказать, что к 1970 г., по данным социологических опросов, до 89% 16летних 
собирались поступать в университеты и считали для себя величайшей жизненной 
трагедией, если бы это не удалось. Между тем университеты, при самом быстром 
экстенсивном росте (за счет столь же быстрого снижения качества образования и 
требований к дипломированному специалисту), могли принять не больше 20% 
абитуриентов школы. Конкурсы в высшие учебные заведения разом взлетели до 
десятка и более – в некоторых случаях до сотни и более – претендентов на одно 
студенческое место. Таким образом, миллионы людей стали ежегодно начинать 
«взрослую» жизнь с жестокого разочарования, с колоссального комплекса 
неполноценности. Они ожесточались, замыкались в себе и становились 
психологически готовыми на любое отклоняющееся поведение, не исключая 
преступного. В итоге, как это ни парадоксально, школа стала играть асоциальную 
роль – приносить больше вреда, чем пользы для общества.
      Это еще не все. Столь же быстро обнаружилось, что далеко не все молодые 
люди по своей психологии и интеллекту годятся для поступления в университет –