ежегодно до 700 тысяч. Сегодня брошенных на произвол судьбы детей и подростков 
– миллионы и миллионы. Неблагополучная семья – первый по значению социальный 
источник преступности… Это похуже Содома. И грозит еще более страшной Гоморрой.
      Что же делать?
      Теоретически программа ясна. Надо ослабить трудовую нагрузку на будущую 
мать и на женщину с малолетними детьми. Тем более что именно ее сегодня первой 
ждет массовая безработица (до 70—80% из миллионов российских безработных – 
женщины). Продлить ее предродовой, полностью оплаченный отпуск до полугода и 
позаботиться о ее здоровье. Продлить ее послеродовой, полностью оплаченный 
отпуск до трех лет. После этого шире практиковать для нее половинную рабочую 
неделю с полной оплатой либо с половинной же оплатой и с весомым пособием на 
ребенка (оставляя вторую половину недели на педагогическую работу ассистента 
воспитателя в детском саду и учителя в школе). Постараться сделать ее жизнь 
содержательной, досуг – не хуже, чем у других, карьеру своего рода 
«приватдоцента» – высокопрестижной, а повышенную пенсию – гарантированной. 
Дать льготный долгосрочный кредит молодоженам на обзаведение жильем и всем 
необходимым с частичным и даже полным погашением при рождении двух и более 
детей. Поставить детей – будущих кормильцев всех стариков общества – на полное 
общественное иждивение. Бесплатно (или по символической цене) – питание, одежду,
 игрушки, книжки. Мы же не заставляем армейских офицеров платить за содержание 
солдат, от которых зависит безопасность страны!..
      А практически – что делать с правительством, которое, наконец, выучило 
аксиому о важности экономических наук (совсем недавно не понимало и этого), но 
никак не соберется с силами выучить аксиому о такой же важности социологических,
 психологических, политических, демографических, педагогических, исторических и 
других наук? Четверть века назад в ЦК КПСС меня попросили высказать предложение 
о совершенствовании демографической политики. Речь, в частности, шла о 
материальном поощрении многодетных семей. Я отвечал, что прежде всего надо 
констатировать наличие в СССР двух прямо противоположных проблемных 
демографических ситуаций: «демографического взрыва» в республиках Средней Азии 
и ряде регионов помельче (20% населения СССР при динамике «четыре родителя на 
смену двум предыдущим») – и «начинающейся депопуляции» в остальных регионах 
(80% населения при динамике «один родитель на смену двум предыдущим»). И 
соответственно дифференцировать демографическую политику. Мне ответили: 
советский народ един, и всякая дифференциация подобного характера будет 
выглядеть дискриминацией. Тот же ответ получили профессиональные советские 
демографы, которые начали бить тревогу с 60х годов.
      Несколько раз меня вызывали в Верховный Совет России, затем в Госдуму на 
«слушания» по этому вопросу. Всегда присутствовало несколько депутатов, с 
интересом впервые слышавших про демографию. Ни одного ответственного 
представителя правительства. Зато, как обычно, – куча воинствующих феминисток, 
кричащих, что женщина – это такой же мужчина, только вынужденный раздругой в 
жизни проводить неделю в родильном доме, а посему ни в какой демографической 
политике не нуждающийся. То, что эти «слушания» не могут и не будут иметь 
никаких практических последствий, я знал заранее. Так было на бесчисленных 
«слушаниях» на протяжения всех сорока с лишним лет моей научной карьеры.
      Читаю ложащиеся на мой рабочий стол оперативные донесения 
профессионаловдемографов об уже начавшейся глобальной катастрофе – 
лавинообразном физическом вырождении тех народов Северной Америки, Европы и 
Евразии, у которых с переходом от сельского к городскому образу жизни 
практически потеряна потребность в семье и детях. Читаю прогнозы о том, что к 
2008 г. «цветные» и испаноязычные избиратели США составят большинство. Что в 
Лондоне и Париже, Москве, Петербурге, других городах Европы в мучительных 
судорогах складываются новые этносы – помеси пришельцев из стран, где падение 
рождаемости только начинается (оно идет сегодня во всех крупных странах мира), 
с тающими на глазах остатками последних могиканаборигенов. Что население 
России в обозримом будущем ближайших двухтрех десятилетий сократится, при 
наметившихся масштабах убыли до миллиона и более в год, со 145 млн. в 2000 г. 
(150 млн. в 1990 г.) до 120—130 и даже, при ухудшении тенденций, до 90—110 млн. 
к 2030 г. Что полуторамиллиардный Китай тихой сапой осваивает пустеющую на 
глазах Сибирь до Урала. Что за школьными партами у нас в крупных городах через 
5 лет вместо каждых нынешних трех детишек останется всего два, из которых один 
– хронически больной. И далее со всеми остановками… Что кошмарная судьба Косово,
 при наметившихся тенденциях, ожидает Северную Америку, Европу и Евразию не 
позднее второй четверти XXI в.
      Читаю – и тревожно вглядываюсь в контуры грядущего. Мне не нужно для 
этого вертеть головой, как жене Лота. Я зримо вижу в обозримом будущем 
ближайших лет пылающие в депопуляционном пламени свои родные российские Содом и 
Гоморру – если не успеем заблаговременно повернуть штурвал оптимизационной 
демографической политики.
      
Лекция 17
ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ СОЦИОЛОГИИ ОБРАЗОВАНИЯ
      
      В 1995—2000 г. сектор социального прогнозирования Института социологии 
РАН реализовывал свой последний исследовательский проект «Ожидаемые и желаемые 
изменения в системе народного образования России» (отчетная монография под 
заглавием «Нужна ли школе реформа?» выпущена издательством Педагогического 
общества России в 2000 г.). Проект предусматривал трижды повторенный панельный 
опрос экспертов и разработки серии прогнозных сценариев на этой основе. В