Разумеется, добиться разрешения на вступление в Федерацию советских 
специалистов и организаций было совершенно невозможно вплоть до 1989 г., когда 
запретительные структуры стали рассыпаться и удалось настоять на коллективном 
членстве СССР в Федерации. А в те времена единственное, что практически можно 
было сделать, это образовать в 1970 г. (в условиях развертывавшегося погрома) в 
структуре Международной социологической ассоциации секцию футурологии (позднее 
исследовательский комитет 07 – «Исследования будущего»), где один из двух 
сопрезидентов всегда был представитель СССР, а другой – очередной президент 
Всемирной федерации исследований будущего. Только таким замысловатым путём 
можно было обеспечить хоть какуюто включенность советских специалистов в 
международное сообщество футурологов.
      Однако все эти огорчения отходили далеко на задний план перед грандиозной 
целью, которая казалась близкой к осуществлению. В 1967—1971 гг. в «высших 
сферах» (точнее, в кругах помощников ряда членов Политбюро ЦК КПСС) обсуждался 
вопрос о возможности создания государственной службы прогнозирования в виде 
специальной комиссии специалистов, способных «взвешивать» последствия 
принимаемых решений, при Политбюро ЦК КПСС, аналогичных комиссий при всех 
ведомствах общесоюзного и регионального уровня, при обкомах партии, во всей 
структуре плановых органов, на крупных предприятиях и в важнейших учреждениях, 
с научным подкреплением в виде сети кафедр прогнозирования в важнейших 
университетах страны и отделов прогнозирования в ведущих исследовательских 
институтах различного профиля.
      Цель представлялась тем менее фантастической, что в НРБ и ГДР, где 
партийноправительственная бюрократия была более гибкой, чем в СССР, простым 
распоряжением соответственно Т. Живкова и В. Ульбрихта подобная система в 1969 
г. была формально учреждена (но фактически, понятно, оставалась бездействующей, 
ибо жесткое централизованное планирование в условиях административнокомандной 
системы несовместимо с научным обоснованием вообще и прогнозным в особенности). 
Ныне можно только благодарить судьбу, что никак не могли договориться о том, 
кому быть председателем упомянутой комиссии, и тем самым очередные чингисханы 
опять остались без телефонов. Но в те времена «комиссия по прогнозированию», 
способная «взвешивать» принимаемые решения, казалась чуть ли не панацеей в 
смысле оптимизации политики и, таким образом, решения назревавших экономических,
 социальных, политических и иных проблем. Надежда на её создание «со дня на 
день» сохранялась до последнего момента – до того, когда разразилась катастрофа.
 Началось с того, что возникла общественная… «академия прогностических наук», 
со своими собственными действительными и недействительными членами к прочим 
наследием средневековья. Как известно, нет таких норм морали и права, через 
которые не переступили бы многие научные работники в погоне за вожделенными 
степенямизваниями. Взаимное ожесточение достигло крайних пределов. В ход пошли 
политические доносы. Делами передравшихся между собой «социологов», 
«политологов» и «футурологов» стало заниматься такое грозное учреждение, как 
Комиссия партконтроля при ЦК КПСС и другие, не менее свирепые инстанции. 
Поистине, Киевская Русь перед нашествием Батыя!
      Однако на политическом горизонте вновь сгущались тучи. Перестройка № 3, 
как и первые две, уперлась в дилемму: либо демократия – либо бюрократия, и 
вопрос снова был решен в пользу последней. Косыгинские реформы стали втихую 
свертываться, тонуть в пустословии. Последней каплей в чаше бюрократического 
терпения стала «пражская весна», показавшая, куда ведёт перестройка, и 
завершившаяся интервенцией в Чехословакии. Слабые попытки протеста 
общественности были свирепо подавлены, началась реакция, вылившаяся в 1969—1971 
гг. в очередной тотальный погром обществоведения. Вицепрезидент АН СССР A.M. 
Румянцев, как и десятки других ведущих ученых, обвиненных в «гнилом 
либерализме», были смещены с руководящих постов и оказались во «внутренней 
эмиграции» (некоторые подались и во «внешнюю»). Еще десяткам, заклейменным 
проклятием «строгачей», было запрещено выступать устно и печатно. В Институт 
конкретных социальных исследований была направлена карательная экспедиция в 
лице нового директора и его опричников, разогнавших 3/4 персонала, в том числе 
почти всех ведущих «социологов» и всех до единого «политологов». Росчерком пера 
были ликвидированы и Советская ассоциация научного прогнозирования, и 
Общественный институт социального прогнозирования.
      Полностью подавив всякую научнопрогностическую активность, «директивные 
органы» вынесли типичное у нас соломоново решение: всю научную деятельность в 
области прогнозирования возложить на Госкомитет по науке и технике, а всю 
практическую – на Госплан. Но так как упомянутый Госкомитет отродясь никакой 
научной деятельностью не занимался и не способен заниматься просто в силу своей 
организации (как, впрочем, и остальные сотни министерств различных 
наименований), а Госплан никогда не в состоянии был работать с прогнозами, ибо 
«устроен» принципиально иначе, то на месте прогнозирования, понятно, воцарилась 
пустыня.
      Однако столь же хорошо известно, что никакое «свято место» долго пусто не 
бывает, в том числе и прогностическое. Погромы – погромами, а жизнь берёт своё: 
куда же без прогнозов, когда на дворе последняя четверть XX века, и весь мир – 
в прогнозах? И «развитой социализм» вместо «коммунизма к 1980 году» сохранил 
свои идеологические позиции. В 1972 г. его начали дополнять «советским 
(социалистическим) образом жизни», противостоящим «буржуазному», как белое – 
чёрному, и этой пропагандистской кампании хватило до самого 1985 г. Но это не 
открывало перспективы, которую прежде давали обанкротившийся «коммунизм к 1980 
г.» и свернутые «косыгинские реформы». Без перспективы же всякая идеология 
вообще и тоталитарная в особенности – паралитичка. Поэтому пришлось измышлять