прогноза перспектив развития СССР на годы первой пятилетки (1928—1932) и далее. 
В процессе работы учёные пришли к выводу, достойному самих высоких научных 
премий мира: невозможно предсказывать будущее состояние процессов или явлений, 
поддающихся изменению средствами управления, в том числе планирования – 
получается как бы саморазрушение или, напротив, самоосуществление предсказаний, 
причем, с учётом предсказанного. Вместо тщетных в данном случае попыток 
безусловных предсказаний учёные рекомендовали две качественно новые 
исследовательские технологии: «генетическую» (экстраполяция в будущее 
наметившихся тенденций с целью выявления или уточнения проблем, подлежащих 
решению средствами управления) и «телеологическую» (оптимизация трендов по 
заданным критериям и целям для выявления наилучших решений указанных проблем). 
По сути, речь шла о способах «взвешивания» возможных – ожидаемых и желательных 
– последствий намечаемых плановых и иных решений. Выдающееся научное открытие!
      Отчет об этих выводах был опубликован в журнале «Плановое хозяйство» 
(1928,2) но был не понят и забыт. Заказчикам он не потребовался: первая 
пятилетка должна была явиться «большим скачком» от патриархализма к социализму. 
Тут требовалась не наука, а идеология, не анализ, а пропаганда, научного 
открытия как и не бывало. Названная статья была обнаружена только в 1980 г., 
частично опубликована в ряде научных работ, полностью воспроизведена в сборнике 
«Каким быть плану: дискуссии 20х годов» только в 1989 г.
      По иронии судьбы, американцы столкнулись с той же проблемой при попытке 
прогноза реализации программы «Аполлон». Ровно 30 лет спустя, ничего не зная о 
выводах своих русских коллег, они пришли к в точности такому же заключению, 
только «генетический» подход назвали «зксплораторным» (в обратном переводе на 
русский – «поисковый»), а «телеологический» – «нормативным» (так и переведенным 
на русский язык). Оба подхода составили «технологическое прогнозирование», 
неточно переведённое у нас поначалу как «научнотехническое», хотя речь шла не 
об отрасли прогнозирования, а об особом, так сказать, алгоритмическом, способе 
разработки прогнозов. Начался знаменитый «бум прогнозов» – триумфальное шествие 
«технологического прогнозирования» по всему миру в виде сотен институтов, тысяч 
секторов и отделов, специально занятых разработкой поисковых и нормативных 
прогнозов.
      Во второй половине 60х гг. этот «бум» докатился и до Советского Союза. 
Но ему предшествовала более чем 35летняя «мёртвая зона», когда говорить и тем 
более писать о будущем можно было только в виде прямых (отнюдь не критических!) 
комментариев тех или иных высказываний «основоположников», либо «программных 
документов КПСС». Как известно, тоталитаризм и прогнозирование – вещи 
взаимоисключающие, в чем нетрудно убедиться на примере любой страны мира, не 
исключая и нашу собственную.
      Базарову и его коллегам было легко совершать эпохальные открытия: они 
работали в атмосфере научной мысли, хотя отравленной уже ядом идеологии 
тоталитаризма, но еще живой, бившейся не над цитатами, а над реальными научными 
проблемами, опиравшейся на все богатство мировой общественной мысли. Статья из 
«Планового хозяйства», о которой мы упоминали, была не одиноким оазисом в 
пустыне, а деревом в роще из сотен других статей о «будущем», над которыми 
возвышались гиганты – более двух десятков книг и брошюр на ту же тему, правда, 
большей частью, по понятным причинам, пропагандистскоутопического характера, 
но не потерявшие научного значения и посейчас. Среди последних «Будущее Земли и 
человечества» и другие брошюры из так называемой «калужской серии» К.Э. 
Циолковского, часть которых не решаемся переиздавать до сих пор, а также 
фундаментальная «Жизнь и техника будущего» под редакцией А. Анекштейна и Э. 
Кольмана, не уступавшая лучшим мировым стандартам тех лет. Кроме того, каждому 
прогнозисту того времени были хорошо известны произведения «ранней футурологии» 
второй половины XIX – начала XX века, о которых мы упоминали в предыдущих 
лекциях.
      Теперь представьте себя на месте человека, который заинтересовался бы 
проблемами будущего Земли и человечества спустя ровно четверть века после 
описанных событий, в начале 50х годов. Что он мог иметь перед своими глазами, 
помимо мертвящих догм «научного коммунизма», которые надлежало вызубрить и 
«сдать» четыре раза за какиенибудь полгода – на курсовых экзаменах, 
госэкзаменах, при поступлении в аспирантуру и при сдаче «кандидатских 
минимумов»? Только всё ту же «раннюю футурологию», десятилетиями остававшуюся 
невостребованной никем, либо постепенно выползавшую из спецхранов обратно на 
свет божий (но это уже попозже). Все остальное было пустыней идеологического 
блудословия с чахлыми кустиками дюжины пустословных статей и полудюжины брошюр 
о «будущем науки и техники», из которых было невозможно почерпнуть чтолибо 
конструктивное.
      Правда, и футурологические произведения четвертьвековой давности в такой 
ситуации были настоящим шоковым откровением. Но даже если бы под их 
впечатлением читающему пришла в голову мысль о том, что будущее может быть 
точно таким же предметом исследования, как и настоящее или прошлое (а такая 
мысль, по понятным причинам, не могла придти ему в голову раньше весны 1956 г.
 – после шоковых откровений XX съезда КПСС), разве мог он знать, что будущее 
уже исследовали на уровне требований современной науки такие выдающиеся умы 
середины XX века, как Дж. Бернал и Н. Винер? Казалось, что все произведения 
Бернала были опубликованы на русском языке еще при Сталине. Как догадаться, что 
его главный обществоведческий труд – доклад о переходе научнотехнического 
прогресса в новое качество научнотехнической революции – остался не 
переведенным, раз сама концепция НТР была легализована лишь в 1968 г.? Что 
касается Винеpa с его мыслью о том, что «мотором НТР» и вместе с тем «ключом» к