инициативе в условиях тоталитаризма.
      При этом подчеркивалось, что рекомендации носят принципиально комплексный 
характер, могут дать эффект только в совокупности. Достаточно провала на любом 
из восьми перечисленных «фронтов», чтобы все начинание оказалось обреченным на 
неудачу.
      Как повелось в СССР, рекомендации были положены под сукно. О них надолго 
забыли. А напомнить как следует было некому. Потому что – тоже как повелось в 
СССР – специалисты по проблемам алкогольной ситуации разделились на два 
смертельно враждующих лагеря: сторонники немедленного введения «сухого закона» 
(«алкофобы» или «алконавты», по прозвищам, данным им противниками и сторонники 
постепенного распространения более высокой культуры потребления спиртного, по 
западным стандартам («алкофилы», или «бормотологи», по ответным прозвищам со 
стороны их противников; последнее трудно переводимо на иностранные языки и 
происходит от фольклорного термина «бормотуха», которым обозначаются самые 
низкие и вредные сорта спиртного). Я не принадлежал ни к одному из них, и 
поэтому мне жестоко доставалось от обоих. Горький опыт «сухого закона» в России,
 США и Финляндии в 20х гг. наглядно показывал, что любая авантюра подобного 
рода изначально обречена на провал и лишь обогатит «теневую» экономику, т.е. 
стоящую за ней мафию. С другой стороны, любая попытка за несколько лет 
приобщить скифскую алкогольную цивилизацию к стандартам средиземноморской (для 
чего странам СевероЗападной Европы понадобилось, для примера, несколько веков) 
напоминает попытку за тот же срок перевести Россию с русского языка (или США – 
с английского), скажем, на эсперанто. То есть в обоих случаях заведомо 
гибельная утопия.
      Тем не менее, именно борьба новоявленных «остроконечников» и 
«тупоконечников» (помните лилипутов Свифта?) составила все содержание попыток 
решения алкогольной проблемы на протяжении первой половины 80х гг. К середине 
80х гг. верх одержали сторонники «сухого закона», печатно пригвоздившие своих 
оппонентов к позорному столбу. Вот почему, когда правительство Горбачева в 
поисках первых, возможно более эффективных шагов начинавшейся «перестройки» 
решило одним махом преодолеть действительно серьезную алкогольную проблемную 
ситуацию, оно выбрало «сухой вариант» – при этом самый глупый из всех возможных.

      Упор был сделан на постепенное ограничение потребления спиртного 
административными мерами. Были установлены «зоны трезвости» – целые районы, где 
перестали продавать спиртное. И «время трезвости», резко ограничившее часы и 
пункты торговли спиртным. Результат нетрудно было предугадать. По оценкам 
специалистов, взрослое население СССР (за исключением мусульманских республик) 
в отношении потребления алкоголя делилось в пропорции 20:60:20. В первую 
составляющую входили трезвенники (соотношение мужчин и женщин 10:90), во вторую 
– «символически», «мало» и «умеренно» пьющие («символически» – рюмка по 
праздникам, «мало»– несколько рюмок по праздникам, «умеренно» до полустакана, т.
е. до 100 граммов не обязательно каждый день; соотношение мужчин и женщин 
50:50); в третью – «сильно» пьющие (стакан более крепкого спиртного почти 
ежедневно) и алкоголики (соотношение тех и других 3:1, соотношение мужчин и 
женщин 90:10). Таким образом, кампания оказалась направленной против 80% 
взрослого населения, не представляющего себе ни одного скольконибудь 
значительного события в жизни без застолья со спиртным. Миллионы людей 
немедленно выстроились в километровые очереди. И тогда начала действовать мафия.

      Поражение правительства Горбачева оказалось сокрушительным. За 
какойнибудь год подпольное производство спиртного сравнялось по своим 
масштабам с государственной монополией. Потребление алкоголя осталось на том же 
уровне, а государство стало терять ежегодно десятки миллиардов рублей – 
контрибуция побеждающей мафии. Сначала попытались дать ей бой, но когда 
выяснилось, что придется арестовывать ежегодно миллионы человек (именно таково 
оказалось количество мелких подпольных производителей спиртного), правительство 
капитулировало полностью. Начатая в 1986 г. кампания уже к 1988 г. бесславно 
провалилась. Еще несколько лет шли «арьергардные бои»: правительство сдавало 
одну позицию за другой. Все кончилось осенью 1991 г., после провала 
августовского путча и распада Советской империи. По сути, правительство 
отказалось от государственной монополии на продажу спиртного, и города России 
оказались заваленными спиртным (наполовину – отечественным, наполовину – 
импортным), дающим колоссальные прибыли частным торговцам и мафии.
      Тем самым оказался вновь включенным часовой механизм «адской машины», 
рассчитанный, как уже говорилось, на 30—50 лет, после чего народы Восточной 
Европы должна постичь судьба тех племен ВестИндии и Океании, которые были 
стерты с лица земли алкогольным половодьем.
      Положение усугубляется тем, что алкогольная проблемная ситуация 
перерастает через критическую в катастрофическую на фоне очень высокого 
потребления никотина, очень плохого состояния окружающей среды и очень плохого 
состояния здравоохранения. Оно усугубляется также тем, что Россия оказывается 
совершенно беззащитной перед лицом надвигающегося цунами сильных наркотиков. До 
сих пор СССР не представлял для мировой наркомафии никакой ценности: охотиться 
за неконвертируемой валютой может только сумасшедший. Но теперь российская 
валюта стала фактически конвертируемой (правда, по совершенно безумному 
ажиотажному курсу, в несколько раз превышающему реальное соотношение 
покупательной способности рубля и доллара). При этом наркомафия, как известно, 
не платит налогов и пошлин, поэтому для нее может оказаться выгодным освоение 
даже российских рынков сбыта. И тогда России, не имеющей опыта борьбы с