50х. гг., театр превращается еще и в политическую трибуну. Его начинают 
теснить «оживший» после сталинского пресса кинематограф и начинающееся ТВ. Но 
то и другое в значительной мере остаются официозами. И только в театре реально 
возможен дух фронды.
      Помню, как в середине 50х в московском театре «Современник» шла 
инсценировка известной сказки Андерсена «Новое платье короля». По ходу 
спектакля четыре девицы в купальниках (тогдашний верх неприличия на советской 
сцене) изображали канкан и, приплясывая, напевали «Футы, нуты, футы, нуты, 
футы, нуты – что за король!». И переполненный зал встает, разражаясь бурей 
оваций: все видят в этой незатейливой аллегории намек на культ личности Сталина,
 переходящий в культ личности Хрущева.
      Но кинематограф и ТВ постепенно брали свое, и театр пустел. Из 630 
советских театров уже в 70х гг. спрашивали «лишний билет» у входа только 
примерно в 30—50. В остальных залы пустовали, и их приходилось заполнять 
школьниками или солдатами (за государственный счет). Такое положение 
сохранялось до 1988 г. Дальше театром стала сама жизнь, начиная с трагикомедии 
Съезда народных депутатов в том же году, за ходом которого две недели, как за 
телесериалом, следила вся страна, и на ее подмостках разыгрывались спектакли, 
более захватывающие, чем на сцене. Да и публицистика стала давать больше 
ощущений, чем любая драматургия. Театр попытался спастись пикантностью сюжетов, 
раздеванием актрис на сцене догола и прочими трюками, растянувшими агонию 
западного театра более чем на двадцать лет. Советскому театру хватило для этого 
же самого всего двух лет. Сегодня он в сложном положении. Остались прекрасные 
актеры и режиссеры, время от время появляются блестящие новые спектакли. И в 
десятках театров попрежнему аншлаг, но в принципе «старый» театр обречен, если 
не придать ему какоето «второе дыхание».
      Еще более замысловатую траекторию взлета и падения проделал кинематограф. 
Распространение в СССР звукового кино совпало с установлением личной диктатуры 
Сталина. Диктатор полностью взял на вооружение завет Ленина: «Из всех искусств 
для нас важнейшим является кино». И посвоему гениально организовал 
кинопроизводство и кинопотребление целиком в рамках своей системы тотального, 
безостановочного «промывания мозгов».
      В год выпускалось на экраны не более 6—12 кинокартин первостепенной 
важности плюс несколько второстепенных, как бы «оттенявших» первые, из них 
около половины отечественного производства, остальные – «трофейные» (т.е. 
взятые силой оружия во время войны) либо импортные (преимущественно из 
«братских социалистических стран). Каждый фильм шел почти одновременно по 
месяцу и более практически во всех кинотеатрах страны разом. И так как 
конкуренции не было, его смотрело все население страны. Многие – по нескольку 
раз. Некоторые – по нескольку десятков раз. Художественный эффект этих фильмов 
– сложный и дискуссионный.
      Сегодня их можно смотреть только в качестве иллюстрации к лекциям по 
истории кинематографа. Но идеологический эффект был, безусловно, огромным. И 
сказывается на старших поколениях до сих пор.
      В отличие от театральных залов, кинотеатры пустели медленнее. Им все чаще 
приходилось делать «инъекции» в виде импортных западных фильмов. А когда пал 
«железный занавес» и монополия отечественного кино оказалось подорванной, оно 
буквально скончалось в страшных судорогах на протяжении какихнибудь двухтрех 
лет. Его добили два врага: видеофильмы насилия, эротики и ужасов, которые 
распространились по стране лавинообразно через сеть полулегальных и нелегальных 
малых залов (фактически притонов), поскольку видеомагнитофоны имеются только у 
нескольких процентов семей, плюс высокопрофессиональные и очень дорогие в 
постановке американские фильмы, с которыми отечественный кинематограф не в 
состоянии конкурировать просто по относительной убогости своей материальной 
базы.
      Словом, произошло то же, что и во всех развивающихся странах мира (кроме 
огражденных «железным занавесом»): гроздья притонов с видеопорнофильмами плюс 
огромные пустые залы кинотеатров, в которых 10—15 зрителей смотрят американский 
боевик. В основном, это те, кто не может позволить себе добраться до 
видеоплейера у себя дома или у знакомых или кто стремится избавиться от 
общества родителей либо от собственного одиночества. И только популярные 
киноартисты, кинорежиссеры, появление время от времени неплохих новых 
кинокартин напоминают о том, что кинематограф вполне может возродиться на новой 
основе.
      Собственно клубов английского типа в России понастоящему никогда не было.
 Последние учреждения культуры, близкие к ним по своему характеру, исчезли в 
1917 году. С тех пор термином «клуб» обозначался третьеразрядный кинотеатр 
(преимущественно сельский), в зале которого можно было не только «крутить 
фильмы», но иногда и ставить спектакли, а также проводить собрания. В фойе 
устраивались танцы. В служебных комнатах за сценой работали кружки. Клубы более 
масштабные и принадлежащие, как правило, какомунибудь крупному предприятию или 
профессиональной организации учителей, медиков, ученых и т.д., носили более 
высокий ранг «Дома культуры». Наконец, еще более масштабное и помпезное здание 
именовалось «Дворец культуры». Но суть во всех случаях оставалась одна и та же.
      Подавляющее большинство клубов влачило жалкое сосуществование. Кинотеатры 
и видеорынок отбирали у них одну часть клиентуры, рокансамбли – другую, 
дискотеки – третью. Как только рухнуло государство – рухнула государственная 
поддержка клубов – рухнули и клубы. Некоторые из них пытаются удержаться на 
плаву, сдавая часть своих помещений коммерческим структурам. Очень немногие 
находят собственную «экологическую нишу» (так, один из московских Дворцов