всяких газет. Именно так поступил я, перешедший с 1993 г. только на чтение 
газет, в которых сотрудничаю. «Расставанье с газетами» было для меня мучительно 
тяжело: эта привычка за 60 лет (со времен «Пионерской правды» в 5 лет) стала 
посильнее наркотика. Думаю, что аналогичная процедура для десятков миллионов 
моих соотечественников прошла гораздо менее болезненно.
      Когда и на какой основе могут возродиться газеты – пока тоже неизвестно, 
и мы специально коснемся этого вопроса чуть ниже.
      Время расцвета советского радио – 30—50е годы, когда у него не было 
серьезных конкурентов. Радиоприемники имели считанные проценты советских семей, 
а подавляющее большинство пользовалось дешевыми громкоговорителями 
радиотрансляционной проводной сети. Кстати, это автоматически гарантировало 
монополию государственного радиовещания, иначе приходилось защищаться от 
«тлетворного влияния Запада» дорогостоящей системой «глушилок». Пережитки былых 
времен вы можете и сегодня увидеть, точнее, услышать – во многих учреждениях, 
начиная с парикмахерской и кончая приемной министра, где жизнь протекает под 
привычный «шумовой фон» радиорепродуктора.
      Сегодня для многих моих соотечественников радио незаменимо, когда делаешь 
утреннюю зарядку и завтракаешь, а так же если работаешь в саду или пока едешь в 
автомашине (впрочем, последнее – для меньшинства: к сожалению, никто до тех пор 
не догадался установить «тихие репродукторы» в салоне автобуса, троллейбуса, 
трамвая, пригородной электрички – это средство передвижения для подавляющего 
большинства граждан бывшего СССР). Увы, во всех остальных случаях оно не 
выдерживает конкуренции с ТВ. И не столько по содержанию передач, сколько по 
справедливости пословицы: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать (пусть 
даже то же самое).
      Дело в том, что создатели каждой радиопрограммы упорно стремятся вещать 
«на всех» – пусть даже «на всех детей» или «на всю молодежь». Цель всюду одна – 
максимально расширить аудиторию. А результат достигается противоположный. Меня, 
например, совершенно не интересуют спортивные новости, сводки погоды за 
пределами родного города, для меня не существует современного искусства ни в 
какой его разновидности, и я не терплю болтовни за пределами «чистой» 
информации. Любая реклама в стране, где подавляющее большинство не в состоянии 
купить рекламируемое, приводит в ярость. Другой, напротив, готов хоть час 
слушать, где, какая в мире погода, кто у кого, с каким счетом выиграл или 
проиграл, признает только рокмузыку. А московские программы, которые наиболее 
устойчиво принимаются отечественными радиоприемниками, вещают разом на того и 
на другого – в результате мы оба дружно выключаем их. А иногородние и тем более 
зарубежные программы, вопервых, принимаются гораздо хуже, вовторых, 
рассчитаны на иную аудиторию. И радио вот уже почти полвека находится на 
периферии общественной жизни.
      Первое место среди средств массовой информации и учреждений культуры вот 
уже более сорока лет прочно занимает ТВ. На него, как на глаза в органах чувств 
человека, приходится до 90% получаемой советским человеком информации. Но если 
во всем мире изо всех видов искусств скучнейшим было и остается телеискусство 
(именно это обстоятельство сохраняет жизнь прессе, театру, кинотеатру и прочим 
учреждениям культуры – иначе они давно погибли бы), то в СССР оно стало 
скучнейшим, так сказать, в квадрате. Причина: узость выбора и монополия каждого 
из имеющейся полудюжины телеканалов, а в подавляющем большинстве населенных 
пунктов страны – всего двухтрех каналов. Всякая монополия, как мы уже говорили,
 означает загнивание, и ТВ не является исключением из этого правила.
      В 1992 г. советское ТВ, которое, как и все советское, никуда не делось с 
распадом СССР, казалось, нашло себя. Мексиканский сериал «Богатые тоже плачут» 
целый год почти каждый день приковывал к себе внимание почти всей 
сотнемиллионной телеаудитории бывшего СССР. Люди бросали работу (впрочем, это 
не редкость), доярки бросали доить коров, матери оставляли временными сиротами 
своих грудных детей, республики забывали о военных действиях, политики – о 
своей грызне, главных героев фильма в лице приезжавших исполнителей чествовали 
на уровне национальных героев. И все потому, что был найден «ключ» к 
телеискусству в расчете на определенную аудиторию: возможность сопереживания с 
героями в понятных каждому житейских передрягах, да еще с чувством собственного 
превосходства (изза непритязательности сюжета), да еще с изрядной долей 
сентиментальности, к чему всегда начальство и «деятели культуры» неоправданно 
относились свысока.
      Однако попытка бездумно эксплуатировать найденную «золотую жиду» в том 
или ином виде во многих других телепередачах, понятно, успеха не принесла. 
Говорят, повторение – мать учения, но явно – мачеха для всякого искусства. 
Нужны новые поиски, но результатов пока не видно, и ТВ попрежнему остается для 
подавляющего большинства телезрителей простым «зрительным фоном» – наподобие 
артистов в ресторане, на который косятся, дожевывая ужин или переделывая 
домашние дела. Хотя, конечно, оно заслуживает большего.
      Театр на протяжении XX века пережил в моей стране фантастический взлет и 
падение. Стартовав в качестве элитарного учреждения культуры для аудитории 
завсегдатаев, он стал постепенно практически массовым: через него проходила с 
годами вся молодежь каждого крупного города, почти все взрослые до пенсионеров 
включительно, чей уровень культуры хоть скольконибудь поднимался над низшим. В 
театр шли как на праздник, в нарядных платьях, с заранее приподнятым 
настроением. На скольконибудь интересный спектакль очередь в кассу занимали за 
сутки, иногда несколько ночей отмечались в ней. Перед входом счастливчиков 
ожидала толпа спрашивающих случайно оказавшегося лишним билета (в кассу театра 
возврат принципиально не допускается). Начиная с первой «оттепели», в середине