культуры стал эзотерическим лекторием с собственной аудиторией). Но ни один 
пока не подозревает, что именно клубу суждено, видимо, стать мессией в спасении 
себя самого и всех прочих учреждений культуры от продолжающейся агонии и 
конечной смерти.
      Впрочем, об этом – чуть ниже.
      На музей обрушилась десятерная нагрузка. Из простой кунсткамеры он стал 
еще и особым школьным классом для всех школ города и его окрестностей 
(бесконечные экскурсии школьников – класс за классом), и особой художественной 
студией для художников города, и особым исследовательским центром, и центром 
передвижных выставок, и лекторием, и многим другим (при прежних мизерных штатах 
и еще более мизерных ассигнованиях).
      В результате музеи страны разделились на два класса. Меньшинство, начиная 
с петербургского Эрмитажа и московских картинных галерей, превратилось в 
проходные дворы для миллионных толп туристов, с утра до вечера галопом 
проносящихся по совершенно неприспособленным для этого залам. Следствие – 
частые ремонты, нередко, как, например, в случае со знаменитой московской 
Третьяковской галереей, растянутые на десяток и более лет. Большинство, 
оставшееся в стороне от доходного туристского бизнеса, являет собой картину 
крайней убогости, все чаще переходящей просто в мерзость запустения.
      Особенно сильно пострадали принципиально бесплатные общественные 
библиотеки. Разница между «официальной» и рыночной ценой хорошей книги 
сделалась настолько велика, что стало выгодным взять книгу из библиотеки, не 
вернуть ее (т.е. украсть) и в худшем случае отделаться переставшим быть 
страшным десятерным штрафом. Так, например, украв том Достоевского или Толстого,
 Гомера или Шекспира номинальной стоимостью, скажем, 1,5 рубля, вы платили 15 
рублей штрафа и тут же перепродавали его на «черном» рынке за 45, а то и за 150 
рублей. Нетрудно представить себе, какие масштабы приняло раскрадывание фондов 
общественных библиотек. Понятно, администрация резко ограничила выдачу 
скольконибудь ценных изданий узким кругом знакомых лиц. Но тогда общественная 
библиотека теряет смысл своего существования.
      С другой стороны, скудость государственных дотаций на содержание 
общественных библиотек в условиях нараставшего книжного дефицита привела к 
нараставшему обеднению их фондов, а также к обветшанию помещений, на ремонт 
которых постоянно не хватало средств. Словно бы в порядке иллюстрации этой 
агонии стали разваливаться здания главной государственной библиотеки страны в 
Москве, носящей, естественно, имя Ленина. К тому же библиотека оказалась 
лишенной возможности закупать в прежнем объеме наиболее ценные отечественные и 
тем более зарубежные издания, включая периодику. Теперь вся надежда на 
отечественных и особенно на зарубежных спонсоров: государство в сложившейся 
ситуации бессильно помочь библиотечному горю.
      Пожалуй, в не меньшей степени деградировали парки культуры. Но у них была 
своя специфика: они рухнули перед подростковой и молодежной преступностью. 
Традиционный городской парк с его клубомкинотеатром, танцплощадкой и 
аттракционами стал средоточием молодежных и подростковых компаний, которые, как 
и во всем мире, быстро приобрели характер квазимафиозных структур. Но вряд ли 
еще гденибудь в мире столь позорно бессильно проявила себя полиция, как и 
стоявшее за ней государство. Поэтому пошли по пути наименьшего сопротивления: 
вывели клуб и дискотеку за пределы парка, свели аттракционы к минимальному 
набору для малышей, срубили кусты – прикрытие пьяных компаний, проложили 
широкие асфальтовые аллеи и пустили по ним милицейские патрули. Рост 
преступности несколько снизился (хотя и не прекратился). Зато парк, как таковой,
 исчез. На его месте появился сквер для выгула собак, младенцев и стариков. И 
называть его парком культуры можно только в порядке насмешки.
      За примерами недалеко ходить. В сотне метров от моего дома и в километре 
от «Белого дома» правительства России был парк культуры «Красная Пресня» на 
берегу Москвыреки. С ним приключилась вышеописанная история и были проделаны 
все вышеперечисленные операции. Теперь это – всего лишь сквер, зажатый между 
двумя кварталами строящегося «Московского сити», с его отелями, выставками и 
небоскребами. Однако в отличие от лондонского сити, Манхэттена в НьюЙорке и 
центра Помпиду в Париже, эти кварталы рассчитаны прежде всего на иностранных 
бизнесменов. Поэтому не будет ничего удивительного, если на воротах сквера 
между их кварталами появится надпись типа той, что красовалась на воротах 
европейских сеттльментов в Шанхае 30х гг. (помните: «Собакам и китайцам вход 
запрещен!»). Только в данном случае это будут московские туземцы и их собаки.
      Думаю, что при наблюдаемых тенденциях аналогичная судьба раньше или позже 
в той или иной степени ждет и остальные городские парки страны.
      Из многосложной проблематики, связанной с туристскоспортивными 
учреждениями культуры, хотелось бы остановиться только на трагической судьбе 
советского массового и профессионального спорта. В общем и целом она схожа с 
его судьбой в мировом масштабе, но отличается несравненно большей степенью 
гнусности. Начиналось все во второй половине XIX в. со спортивных площадок 
аристократии (была, конечно, и многовековая предыстория), продолжилось в первой 
половине XX в. бурным расцветом массового спорта со стотысячными стадионами, а 
закончилось во второй половине XX в. столь же бурной деградацией массового 
спорта, с развитием на его месте спорта профессионального, ориентированного на 
совершенно иные ценности.
      Дело в том, что любителю никогда не угнаться за профессионалом, если счет 
идет только на «голы, очки, секунды». Но и среди профессионалов побеждает тот, 
кто посвящает спорту всю жизнь без остатка и подчиняет погоне за медалями свое 
мировоззрение, мораль, характер. Конечно, в результате получается не спортсмен,