превратилась в одну из отраслей теневой экономики со своей собственной мафией. 
И вот, наконец, в 1991 г. государственная монополия на торговлю книгами рухнула.
 На улицах появились тысячи предпринимателейлоточников. Книжный дефицит в 
мгновенье ока исчез. Стало возможным купить любую книгу, но за бешеные деньги, 
по ценам прежнего «черного» рынка. Кроме того, на рынок хлынуло легкое чтиво, 
круто сдобренное «романами ужасов», эротикой и откровенной порнографией. 
Торговля серьезной литературой оказалось полностью дезорганизованной и теперь 
медленно воссоздается по крупицам, но уже «снизу», на частной основе.
      Журналы в 20х—80х гг. набирали все большую популярность и достигли 
миллионных тиражей. Правда, их редко кто хранил дома, как в старые времена: 
стало негде и незачем. Выбрасываемые после прочтения, они превратились в 
«литературу одноразового пользования», наподобие газет. Апогей их популярности 
пришелся на годы горбачевской перестройки (пик в 1988—1990 гг.), когда 
советские люди стали узнавать, что именно с ними произошло, происходит, будет 
происходить и должно бы происходить, из статей внезапно невесть откуда 
взявшихся безвестных прежде оракулов, главным образом, экономистов, отчасти 
историков и только что начавших тогда появляться самозванных политологов 
(самозванных, потому что их никто не готовил: политология, подобно социологии, 
футурологии и многим другим наукам, была полулегализована, т.е. уже не 
запрещена, но еще академически не сформирована и в университетах не 
преподавалась). Эти несколько десятков авторов стали в одночасье – правда, в 
разной степени – более знаменитыми, чем самые популярные кинозвезды. Но к 1991 
г. их анализ прошлого надоел, их диагноз настоящего во всех без исключения 
случаях скандально разошелся с действительностью, а их прогноз будущего – как 
ожидаемого, так и особенно желаемого – устаревал и еще более скандально 
оказывался несостоятельным, уже когда читатель раскрывал журнал.
      Это был первый удар. Вторым явились растерянность и долгое замешательство 
ста тысяч официальных и неофициальных писателей, которые заполняли своей 
продукцией страницы художественной части журналов. Когда рухнула цензура, 
внезапно обнаружилось, что «на свободе» им не о чем писать, что они не умеют 
новаторски художественно осмысливать происходящее так, чтобы это было интересно 
массовому читателю. Дватри года журналы еще держались перепечаткой 
запрещенного ранее, изданного за рубежом. Когда этот источник оказался 
исчерпанным, обнаружился вакуум, не заполненный до сего дня.
      Третий удар касался материальной базы журналов. В СССР существовало 300 
тыс. общественных библиотек, которые в обязательном порядке за государственный 
счет выписывали те или иные журналы и тем самым автоматически обеспечивали их 
существование независимо от популярности у читателей. Этот источник рухнул 
вместе с цензурой и дальнейшее существование стало целиком зависеть от подписки.
 Меж тем цена бумаги, типографские расходы и особенно стоимость доставки 
возросли. Настолько – точнее, во столько десятков раз, – что цена одного номера 
журнала оказалась сопоставимой с ценой довольно ценной книги на книжном рынке. 
Это окончательно доконало журнальное дело, отодвинуло журналы с  переднего края 
далеко на периферию общественной жизни. И пока неясно, когда и как журналы 
вернутся хотя бы к статускво анте 1985 г.
      Не меньшую популярность в 1988—1990 гг. получили газеты. Но их подкосили 
три удара совершенно с другой стороны. Вопервых, появились сотни, если не 
тысячи, новых изданий, которые подорвали монополию прежних, а вместе с ней 
привычку массового потребителя выписывать или покупать «свою» газету, какой бы 
скучной она ни была. Вовторых, цена выпуска газеты взметнулась до неба и 
оказалась психологически неприемлемой для массового читателя. Втретьих, как 
это ни странно для западного читателя, газету доконала конкуренция с радио и ТВ,
 точнее, бесконечные выходные и праздники.
      Дело в том, что советских людей с годами постепенно охватила эпидемия 
праздничного безделья. Больше всего на свете они ценят возможность часами и 
даже сутками пустословить за праздничным столом, каким бы скудным тот ни был. 
Достаточно сказать, что в условиях полного развала экономики на рубеже 
1992—1993 гг. они, при активном соучастии правительства, получили возможность 
беспробудно пьянствовать почти целый месяц, начиная со среды 23 декабря (канун 
католического рождества) – через пятницу – воскресенье 25– 27 декабря – через 
«Новый год» (30 декабря – 1 января) – через субботувоскресенье 2—3 января – 
через православное рождество с перенесенными выходными днями 6—9 января и 
кончая «Старым Новым Годом» (по православному календарю) 13—14 января, за 
которыми следуют пятницавоскресенье 15—17 января и далее наступление «Года 
Петуха» 21 января с пятницейвоскресеньем 22—24 января.
      Журналисты тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо. Даже газеты, 
нахально именующие себя ежедневными, норовят в четверг подготовить разом два 
номера, чтобы их создатели имели возможность «погулять» три дня в неделю вместо 
положенных двух. А если газета к тому же вечерняя и за ней приходится 
отправляться на почту утром (в почтовом ящике дома непременно украдут), то 
последний номер за неделю получаешь в субботу утром, да и то, как уже 
говорилось, с материалами, подготовленными в пятницу, а следующий уже во 
вторник утром.
      Получается вместо ежедневного издания нечто вроде невиданного нигде в 
мире «полуеженедельного», да к тому же нет гарантии, что газету выпустят, 
доставят и не украдут. Меж тем радио и ТВ не дремлют. Получив некоторую свободу 
действий, они организовали по целому ряду каналов едва ли не ежечасный обзор 
новостей и репортажи из разных «горячих» точек планеты. Достаточно 
приспособиться к этому режиму, когда завтракаешь утром, обедаешь днем и 
ужинаешь вечером – и привычная порция ежедневных новостей поглощается безо