ествовании никто не сомневается, и их можно даже наблюдать с 
помощью электронного микроскопа.
      В случае социальных наук одно явное преимущество реализма заключается, 
таким образом, в том, что он нс настаивает на универсальности общественных 
законов. Все, что нам нужно, это чтобы они репрезентировали 
      [149]
узнаваемые тенденции. Следующее преимущество заключается в том, что реализм 
устанавливает более тесную взаимосвязь между причинностью в природном мире и 
человеческой деятельностью. Потому что среди вещей, обладающих возможностями и 
наклонностями, есть, разумеется и человеческие существа, решившие использовать 
свои возможности определенными способами. С другой стороны, конечно, намного 
сложнее точно определить сущности, используемые в социальных объяснениях, и в 
этом смысле страх перед сползанием в метафизику здесь куда более обоснован. 
Бессознательное Фрейда, например, если оно существует, являет собой 
превосходный пример реальной структуры, производящей широкий диапазон 
наблюдаемых эффектов: от оговорок через сновидения к неврозам. Но нельзя найти 
никакого удовлетворительного способа определить, существует ли оно, 
свидетельством чему являются нескончаемые и лишенные всякой логики битвы между 
фрейдистами и антифрейдистами.
      Позволю себе рассмотреть затронутый вопрос более детально. Как мы только 
что видели, реалистское объяснение законов опирается скорее на производящие 
механизмы, а не на регулярности. "Ссылка на закон предполагает утверждение о 
том, что задействованы некие механизмы, нс говорящие, однако, об условиях, при 
которых эти механизмы работают, и, следовательно, о конкретном результате, 
имеющем место в каждом частном случае"18 . Иными словами, альтернативная точка 
зрения, которая рассматривает постоянную смежность событий как необходимое, или 
необходимое и достаточное, условие для формулировки закононодобных суждений, 
путает законы с их следствиями - следствиями, имеющими место в довольно 
специальных условиях, когда действию закона не препятствуют никакие 
противоположные или усложняющие тенденции, то есть когда закон действует в 
"закрытой системе". Именно поэтому эксперименты в естественных науках 
происходят в форме создания закрытых систем, например, создания вакуума для 
устранения эффектов влияния атмосферы на изучаемые процессы.
      Закрытые системы, таким образом, позволяют однозначно идентифицировать 
специфические причинные механизмы и эффекты их взаимодействия. В результате, 
они создают возможность точных предсказаний. Нет нужды обсуждать здесь 
подробности, поскольку ясно, что в области общественных паук закрытых систем не 
существует. Следовательно, невозможно 
      [150]
ожидать от этих наук чего-то большего, чем в высшей мере условные и неточные 
предсказания относительно изучаемого ими предмета. Это объясняет, почему 
социологи смогли извлечь столь мало пользы из ортодоксальной доктрины 
закона-объяснения, утверждавшей полную симметрию между объяснением и 
предсказанием, причем последняя выводилась из того, что и объяснение, и 
предсказание основаны па общем охватывающем законе. Забудем, однако, на время о 
предсказаниях, и вглядимся пристальнее в объяснение. Здесь, возможно, полезным 
будет анализ взаимоотношений между социальной наукой и метеорологией. Прогнозы 
погоды, подобно социальным прогнозам, не вполне надежны. Причина этого 
проясняется при проведении различий между закрытыми и открытыми системами: 
погодные системы, особенно в областях вроде Британских островов, крайне сложны 
и непредсказуемы. Но метеорология основана на совокупности очень изощренных и 
точных физических законов, и при всех сложностях с предсказанием, она может 
дать исчерпывающе полное и удовлетворительное объяснение картины погоды после 
того, как события произошли. Трагедия метеоролога, разумеется, состоит в том, 
что такие объяснения не представляют для нас особого интереса.
      Однако в случае социальных наук трудно добиться сходной степени 
определенности в объяснении или даже просто в идентификации элементов 
возможного объяснения. Другими словами, ключевой является не проблема 
методологии, а проблема онтологии: социологи не могут достичь согласия 
относительно того, из каких сущностей, элементарных объектов состоит социальный 
мир и как они соотносятся друг с другом. Естественные науки, конечно, тоже не 
имеют абсолютно устоявшегося списка объектов, но в этом случае споры чаще 
касаются существования какого-то конкретного объекта, например, "новой" 
элементарной частицы. Но даже самые драматичные открытия ядерной физики едва ли 
изменят наши объяснения того, что происходит на макроскопическом уровне, скажем,
 на уровне химической реакции в пробирке, хотя они могут заставить нас 
переформулировать паше объяснение тех физических процессов, которые лежат в 
основе химических изменений.
      В социальных науках все элементарные объекты в принципе могут быть 
оспорены ц любой данный момент времени. Понятие класса - хоронит тому пример. 
Одно из самых фундаментальных понятий марксистской и немарксистской социальной 
теории некоторыми теоретиками полностью 
      [151]
отвергается, те же, кто принимают его, определяют само понятие радикально иным 
способом. В примере с бессознательным, который обсуждался выше, снова имеют 
место внутренние разногласия относительно его природы и проявлений и внешний 
диспут о том, существует ли оно вообще.
      Урок здесь, как я полагаю, заключается в том, что социальные теоретики 
должны, избегать ловушки, обозначенной А.Н.Уайтхедом как "ошибка смещенной 
конкретности". Мы очень быстро усваиваем, что социальный класс - например, 
французскую мелкую буржуазию, - нельзя наблюдать непосредственно, как, скажем, 
школьный класс. И дело здесь не в том, что он слишком велик для прямого 
наблюдения. Диапазон этого понятия не задан точно