ятия "следования правилам", обсуждавшегося в предыдущем 
разделе.
      Прежде чем закрыть эту тему, мне следует особо подчеркнуть, что я вовсе 
не подразумевал, будто рациональность верований или действий не имеет никакого 
отношения к делу социологического объяснения. Последняя позиция настойчиво 
утверждалась в истории и социологии науки, в противоположность рационалистским 
предпосылкам, которые принимались в этой области прежде. Однако хотя социальные 
причины истинных верований и рациональных действий столь же нуждаются в 
выяснении, сколь и причины ложных верований и иррациональных действий, остается 
фактом то обстоятельство, что ложные или противоречивые верования потенциально 
неустойчивы, что люди при благоприятных обстоятельствах могут осознавать их 
ложность и, таким образом, могут оказываться в ситуации необходимости объяснить,
 почему они придерживались или продолжают придерживаться
      .ложных верований. Конечно же, в большинстве случаев системы верований 
столь сложны, представляя собой структуры, состоящие из фактуальных утверждений,
 оценок, умозрительных определений и т.п., что нелегко вынести суждение 
относительно их истинности или ложности. И это, несомненно, лишь частный случай 
общих проблем, стоящих перед рационалистскими объяснениями: последние лучше 
всего работают в искусственно простых ситуациях, предлагая, чаще всего, нс 
более чем гипотетические модели, пригодные в лучшем случае для того, чтобы 
прояснить наше понимание природы ситуации и альтернативных возможностей 
действия в ней. 
      [147]
      Что следует из этих трех типов критики? Это зависит, конечно, от того, 
насколько мы готовы их принять, и свою собственную точку зрения я изложу 
позднее, после обсуждения реалистской критики. До этого, однако, может 
оказаться полезным подвести некий предварительный баланс. Все: три типа критики 
перемещают фокус внимания социальной теории прочь от ее несколько навязчивого 
интереса к обобщениям — в сторону более "традиционного", в определенном смысле, 
изучения конкретных явлении, под которыми могут подразумеваться и верования, и 
действия, и другого рода события. В своей самой сильной формулировке 
идиографическая и герменевтическая критика могут отвергать любые общие 
объясняющие пропозиции, тогда как рационалистская критика допускает последние, 
но лишь на периферии, в "социальном контексте" действия. Это оставляет область 
"общего" под контролем приверженцев ортодоксальной методологии, хотя диапазон 
их притязаний и подвергается некоторому ограничению. Все три вида критики 
косвенно принимают ортодоксальную точку зрения, утверждающую, что каузальные 
отношения должны быть универсальными. Именно этот принцип, в очерченном 
контексте, является центральным пунктом реалистской критики, о которой я сейчас 
и поведу речь.
     Реалистская альтернатива?
      Реалистские философские доктрины имеют долгую историю, но их настоящее 
возрождение приходится на 70-е гг., когда позитивистская ортодоксия стала 
восприниматься как все более неприемлемая. Некоторое количество философов, 
включая такие заметные фигуры, как Ром Харре и Рой Бхаскар, внесли свой вклад в 
это течение в области естественных наук и попытки его расширения на область 
наук социальных17 . Согласно реалистской концепции, наука включает в себя 
попытку описать реальные структуры, сущности и процессы, составляющие универсум 
и существующие независимо от нашего описания. Для многих реалистов каузальные 
утверждения и, следовательно, законы должны анализироваться в терминах 
тенденций, возникающих из каузальных способностей сущностей, 
      [148]
структур и механизмов. Чтобы проиллюстрировать эту концепцию, мы снова вернемся 
к Мольеру и "снотворной силе" опиума. С реалистской точки зрения, в этом 
объяснении нет ничего фундаментально ошибочного, если оно получает 
нетривиальное наполнение. Для этого нам нужно именно то, что могут дать такие 
современные науки, как химия, физиология и фармакология, а именно - анализ 
химических свойств опиума и его воздействия па нервную систему. На 
индивидуальном уровне это воздействие будет, конечно, варьировать, но его 
характер останется достаточно общим, для того чтобы имело смысл говорить о 
законоподобной тенденции. Реалисты жертвуют регулярностью в научных законах 
ради их укоренения в реальных действующих механизмах, которые могут произвести 
либо не произвести наблюдаемые результаты. Все это потому, что мир состоит из 
"открытых систем", в которых в любой данный момент времени задействовано 
множество каузальных механизмов. Светильник у меня под потолком, например, 
разделяет общую для всех тяжелых объектов тенденцию падать па землю, однако эта 
возможность предотвращается с помощью крепежного устройства, фиксирующего 
светильник под потолком. Но продолжающееся (я надеюсь) отсутствие каких-либо 
наблюдаемых движений не означает, что эти силы и сопротивления не задействованы 
ежеминутно.
      Эмпиристское возражение по поводу такого анализа будет, конечно, 
указывать на то, что он включает в себя ссылки на ненаблюдаемые сущности и, 
следовательно, выходит за пределы нашего непосредственного опыта. Стоит нам это 
сделать, и путь открыт для любого рода произвольных утверждений, как в случае, 
если я стану утверждать, что Господь послал меня па работу в университет нынче 
утром, а сейчас отправит меня готовить ужин. Но реалисты подчеркивают, что 
задача науки как раз и заключается в том, чтобы демонстрировать существование 
неочевидных детерминант наблюдаемых событий. Наука решает эту задачу либо делая 
эти детерминанты наблюдаемыми, либо, что более важно, изолируя их причинные 
эффекты в эксперименте. Вирусы, например, имели поначалу статус гипотезы, 
созданной для объяснения инфекционных процессов, не связанных с бактериями. 
Сейчас в их су