иверситет. Кроме того, в самой политике Вебер соединял такие взгляды, которые 
довольно плохо сочетаются. Он страстно отстаивал личные свободы и считал, что 
без минимума прав человека невозможно жить Но Вебер был одержим национальным 
величием и в период первой мировой войны мечтал о приобщении своей родины к 
мировой политике. Переходя иногда в ряды неистовой оппозиции императору 
Вильгельму II, он оставался тем не менее сторонником монархического строя.

Страстная жажда свободы и одержимость величием Германии, враждебное отношение к 
Вильгельму и верность монархическому режиму — позиции, которые привели Вебера к 
мысли о конституционной реформе Рейха в парламентском плане, — кажутся нам 
теперь, по истечении пяти десятилетий, довольно смехотворным решением 
поставленных им перед собой проблем.

Дюркгейм — основа гель морали, ставшей предметом преподавания в высшей 
педагогической школе; Парето — ироничный низвергатель всяческих идеологий; 
Вебер — сторонник парламентской конституционной реформы Германии, и каждый их 
этих трех авторов принадлежит своей, отличной от других, стране Европы.

Когда началась война, Дюркгейм был страстным патриотом, который перенес боль 
утраты единственного сына и постыдные оскорбления с высокой трибуны 
Национального собрания. Вебер был патриотом Германии, и тоже страстным. Каждый 
из них написал исследование по поводу истоков мировой войны, ни одно их которых,
 я думаю, ничего не добавило к их научной славе. Будучи учеными, каждый из них 
в не меньшей степени был гражданином своей страны. Парето тоже был верен себе, 
т. е. оставался ироничным наблюдателем и пророком. Он считал, что единственной 
надеждой на то, что война приведет к прочному миру, было ее завершение 
компромиссом.

Таким образом, можно сказать, что каждый из этих трех социологов реагировал на 
события 1914—1918 гг. в собственном стиле. Но истина в том, что социология 
Дюркгейма не содержала ничего, что позволило бы ему реагировать на эти события 
иначе, чем заурядному человеку. По его мнению, если у государств и были 
какие-то военные функции, то лишь как пережитки прошлого, обреченные на быстрое 
исчезновение. Когда эти пережитки в 1914г. продемонстрировали неожиданную и, 
возможно, непредсказуемую силу, Дюркгейм проявил себя не как оптимист, 
профессор, последователь О поста Конта, а как гражданин, разделивший 
переживания и надежды французов и интеллектуалов и тех, кто к ним не относится.

Что же касается Вебера, то он был уверен в постоянстве и неизбежности 
конфликтов, противопоставлявших различные классы, ценности и нации. Война не 
поколебала его мировидения. Он не считал, что современным обществам свойственно 
миролюбие. Вебер воспринимал насилие как фактор, соответствующий нормальному 
порядку общества и ходу истории. Будучи противником ведения до победного конца 
подводной войны и настроенный против пангерманистов, мечтавших об обширных 
аннексиях, он считал тем не менее, что надо идти до конца. Дюркгейм. без 
сомнения, держался бы того же мнения, если бы не умер еще до победы.

Можно сравнить интерпретацию, которую давали эти три автора современным им 
обществам.

Для Дюркгейма проблема общества — это прежде всего проблема морали, а кризис 
современных обществ — кризис морали, в основе которого лежит структура общества.
 Поставив проблему таким образом, Дюркгейм выступает против Парето и Вебера. 
Большинство социологов можно классифицировать, исходя из их отношения к смыслу 
социальной борьбы. Дюркгейм, как и Конт, считает, что общество по своей природе 
основано на консенсусе. Конфликты не являются ни движущей силой исторического 
развития, ни неизбежным сопровождением коллективной жизни, они —признак болезни 
или разлада общества. Современные общества характеризуются преобладающим 
интересом к экономической деятельности, крайней дифференциацией функций и 
личностей, а стало быть — риском нарушения консенсуса, без которого социальный 
порядок не может существовать.

Однако Дюркгейм, опасающийся аномии или нарушения консенсуса — главной угрозы, 
нависшей над современными обществами, — не сомневается в том, что священными 
ценностями нашей эпохи являются: человеческое достоинство, свобода личности, 
независимое суждение и свобода критики. Его мысль, таким образом, имеет 
двойственный характер и объясняет возможность двух противоречивых толкований.

Если следовать методологии Бергсона, то я должен был бы главную интуицию 
Дюркгейма изложить в одной фразе, сказав, что в его глазах современные общества 
определяются обязательством — которое коллектив налагает на каждого — быть 
самим собой и выполнять свою социальную функцию, независимо развивая 
собственную личность. Само общество возводит в ценность личную автономию.

Такого рода интуиция глубоко парадоксальна. Поскольку основой ценности личной 
независимости служит социальный императив, то что мы скажем, если завтра 
религия, возникшая в обществе, обернется против индивидуалистских ценностей и 
во имя восстановления консенсуса вменит каждому в обязанность не быть самим 
собой, а повиноваться? Если суть мысли Дюркгейма в том, что принцип и объект 
моральных и религиозных обязательств и верований заложен в обществе, то 
Дюркгейм присоединяется к ряду таких мыслителей, как Бональд, которые 
фактически и юрид