таких как восприятие, мышление или память, которые остаются неизменными во всех 
своих видах и условиях функционирования и воспроизводства, которые в конечном 
счете сводимы к законам психологии животного или индивида, психофизики или 
психофизиологии» [там же, с. 219].
     Московичи решительно высказывается за другой тип развития дисциплины, 
когда социально-психологические проблемы будут рассматриваться с 
социологической точки зрения. Только на этом пути социальная психология сможет 
развиваться путем исследования социальных процессов в более широком масштабе — 
в масштабе общества в целом. Для иллюстрации возможностей такого подхода 
Московичи называет стратегии, примененные в ряде исследований европейскими 
авторами. Так, в частности, в качестве примера может служить изучение культур: 
«Здесь социально-психологические механизмы подчинены культурному и социальному 
контексту поведения, социальной канве фундаментальных аспектов психологического 
функционирования или культурным особенностям процессов обучения и социализации» 
[там же, с. 220]. Наряду с такой «социологизацией» социальной психологии 
необходимо восстановить ее связь с философскими проблемами знания. На 
протяжении определенного периода времени социальная психология развивалась в 
конфронтации с философией, отсюда исторически сложившаяся у социальных 
психологов боязнь спекуляций, что и способствовало преувеличению значения 
экспериментов. В этом смысле эксперименты играют отрицательную роль, поскольку 
защитники экспериментальной стратегии используют их как своего рода защитный 
символ, дающий возможность доказать миру, что деятельность исследователей 
относится именно к науке, а не к философии. Им свойственно опасение, что если 
этот символ будет утрачен, неизвестно, будут ли признаны их работы «научными». 
«Поэтому манипулирование идеями приемлемо лишь при том условии, что оно более 
или менее прямо ведет к экспериментированию или, что также возможно, если оно 
приводит к математической формализации, которая, как бы слаба или груба она ни 
была, производит впечатление "респектабильности"» [тамже]. Возражая против 
такой аргументации, Московичи справедливо утверждает, что сами по себе методы и 
формальный язык еще не гарантируют «научности» науки. Сама же аргументация 
подобного рода лишь препятствует развитию теорий.
     Даже когда теории возникают, они в значительной степени обесцениваются, 
как только начинают свое существование в рамках господствующих предрассудков. 
Примером такого незавидного существования теории является, по мнению Московичи, 
судьба теории когнитивного диссонанса Фестингера. Поставив ряд полезных 
вопросов и доказав свою продуктивность с точки зрения возможностей проведения 
исследований, теория Фестингера в дальнейшем оказалась низведенной до решения 
каких-то второстепенных задач, углубилась в детали методики, в проблемы отбора 
испытуемых для экспериментов и т.д. и тем самым обрекла себя на то, что ее 
стали «не замечать». Здесь весьма резко подчеркнут тот действительный факт, что 
сформировавшиеся сегодня в американской социальной психологии теории живут как 
бы своей изолированной жизнью, в довольно значительном отрыве от 
исследовательской практики: «Существует самый настоящий раскол, так глубоко 
разделяющий научное сообщество, что есть полное право задать вопрос, не имеем 
ли мы дело с двумя различными типами ученых или двумя отдельными дисциплинами» 
[там же, с. 218— 219]. Вывод же, который делает Московичи из своего анализа, 
заключается в том, что, поскольку теория и эксперимент никогда полностью не 
смыкаются друг с другом и получение знания есть результат противоречий между 
ними, «необходимо правильно использовать диалектическую связь между ними» [там 
же, с. 226].
     Само по себе бесспорное, это утверждение только в том случае даст нужные 
плоды, когда содержание теории в социальной психологии будет адекватным, иными 
словами, когда — как минимум — правильно будет понято, что же считать 
«социальным» в социальной психологии. Если его признаком считать простой факт 
присутствия другого человека или даже множества людей, то такой подход. вновь 
исключает фундаментальные характеристики социальной системы, внутри которой 
действуют личности. Социальная психология, довольствующаяся предложенным 
пониманием «социального», исследует не систему, в которой действует человек, но 
лишь субсистему, а именно субсистему межличностных отношений. Московичи 
справедливо замечает, что это вновь «частная социальная психология, которая не 
включает наиболее существенного». Поэтому недостаточно считать социальную 
психологию наукой, изучающей социальное поведение «как продукт общества или 
поведение в обществе... Социальную психологию нужно обновлять, чтобы она стала 
действительно наукой о таких социальных феноменах, которые есть основа 
функционирования общества, о сущностных процессах деятельности в нем» 
[Moscovici, 1972, р. 57]. Пока же социальная психология имеет ничтожное 
значение для решения реальных социальных проблем. «Социальная психология должна 
выйти из академического, в частности из американского, гетто. Она должна 
повернуться к реальности, участвовать в социальных экспериментах и в 
установлении новых социальных отношений» [op. cit, p. 64].
     Как видно, автором дана достаточно радикальная критика существующего 
положения дел. Со многими положениями этой критики вполне можно согласиться, 
правда, чаще в постановке проблем, чем в предложенных решениях. На наш взгляд, 
критическая сторона в рассуждениях Московичи значительно сильнее, чем 
позитивная. Анализ состояния теоретической мысли в американской социальной 
психологии доказывает в большинстве случаев адекватность оценок, данных 
Московичи. Справедливости ради следует сказать, что и среди американских 
исследователей совсем немало таких, кто почти в тех же самых формулировках 
ставит предлагаемые Московичи вопросы, как это видно на примере критических 
построений МакГвайра. Точно так же почти весь набор обсуждаемых проблем