По словам Московичи, лозунги левых студенческих движений заставили осознать, 
что хорошие методы еще не означают подлинно научного исследования: «Студенты 
обвиняли нас в том, что мы погрязли в методических вопросах, что мы преспокойно 
игнорируем проблемы социального неравенства, политического насилия, войн, 
экономической отсталости и расовых конфликтов» [там же, с. 212]. Сам факт 
устранения социальных наук от анализа острых социальных проблем был истолкован 
как определенная позиция этих наук, а именно как позиция оправдания 
«истэблишмента», т.е. позиция «науки порядка», а не «науки движения».
     Социальная психология рассматривалась теоретиками этих движений наряду с 
другими социальными дисциплинами и была ассоциирована с официальной наукой 
буржуазного общества. В этом смысле можно согласиться с анализом 
леворадикального студенческого движения, данным Московичи.
     Его же собственный подтекст заключается в том, что «ответственность» за 
такое положение социальной психологии несетамериканская традиция, где 
изощренность в измерительных процедурах, в лабораторном эксперименте увела 
исследователей от подлинных проблем общества. Главное обвинение, которое 
предъявляет Московичи американской социальной психологии, — это обвинение в 
«асоциальности». Обращаясь к ряду известных работ, Московичи формулирует свою 
оценку большинства традиционных американских исследований как создающих 
социальную психологию «стерильной личности», т.е. личности, выведенной из 
социального контекста и заданной лишь в контексте лаборатории. Для преодоления 
такой традиции Московичи предлагает осознать значение важнейших фундаментальных 
вопросов, связанных с положением и ролью науки в современном обществе. Одной из 
таких проблем является роль идеологии в научных исследованиях: «Позитивистская 
мечта о науке без метафизики (имеется в виду философия. — Авт.), которая в наше 
время часто выражается в виде требования науки без идеологии, скорее всего так 
и не сбудется. Эту мечту можно считать прекрасной сказочкой, которую 
рассказывают друг другу ученые» [там же, с. 212]. Идеологическая направленность 
науки, ее политическая релевантность сейчас острее, чем когда бы то ни было 
прежде, и главный вопрос, который стоит перед учеными, по мнению Московичи, — 
это вопрос о том, должна ли наука поддерживать, консолидировать социальный 
порядок или критиковать, преобразовывать его.
     Для социальной психологии также важно отдать себе отчет в том, «кто задает 
вопросы науке и кто дает на них ответы», иными словами, исследовать в полном 
объеме проблему «Общество и теория социальной психологии» (это же и вынесено в 
заголовок программной статьи Московичи). Это тем более важно сделать, потому 
что сам материал истории социальной психологии показывает, насколько тесна 
связь различных поворотов исследовательской стратегии, направлений 
теоретического анализа с исторически выдвигаемыми общественными проблемами: 
исследования Левина по групповой динамике были своеобразным ответом на 
необходимость повышения производительности труда, удовлетворенности трудом; 
исследования изменения аттитюдов (в частности, известный эксперимент Коха и 
Френча) были порождены проблемами модернизации фирм и фактом недовольства 
рабочих ее условиями. Московичи довольно едко замечает, что в работе Коха и 
Френча аттитюд недовольных рабочих трактовался как «сопротивление», а аттитюд 
фирмы — как «изменение», что не оставляло сомнения в идеологической позиции 
исследователей [там же, с. 214]. Анализ конфликтов и применение теории игр в 
эмпирических исследованиях также определялись возникшими общественными 
проблемами.
     Доминирование экспериментальной традиции в социальной психологии плохо не 
потому, что эксперимент как метод непригоден, а потому, что на уровне 
экспериментального исследования утрачивается возможность видеть связь изучаемой 
проблемы с социальным контекстом. Поэтому задача заключается отнюдь не в том, 
чтобы ликвидировать экспериментальную практику в социальной психологии, а в том,
 чтобы сконцентрировать нужное внимание и на разработке теорий. Главное 
препятствие этому, по Московичи, — господство позитивистской эпистемологии, 
включающей в себя абсолютизацию «данных», полагающей, что эксперимент^— «высшая 
марка науки». Социальная психология, не вполне уверенная в том, что ее образ 
соответствует позитивистскому образу науки, вынуждена была с особой 
тщательностью делать акцент на ритуале экспериментального исследования, и 
интерпретация этого факта в рамках позитивизма привела к серьезной недооценке 
теоретического знания. Пока будет существовать это господство позитивистской 
эпистемологии, дело развития теорий в социальной психологии вряд ли будет 
прогрессировать [там же, с. 218].
     Другую помеху на пути развития теоретического знания Московичи видит в том 
молчаливом компромиссе, который установился в социальной психологии между 
наблюдением и экспериментом не просто как различными методами исследования, но 
как принципиально различными стратегиями исследования разных проблем. Московичи 
отождествляет эти «стратегии» с двумя различными ветвями социальной психологии: 
психологической и социологической. Абсолютизация каждой из этих двух стратегий 
по-своему препятствует становлению адекватных теорий потому, что сторонники 
экспериментальной стратегии хотят видеть в теории лишь средство для 
интерпретации собранных фактов, а сторонники стратегии наблюдения недооценивают 
такую важную часть теоретической деятельности, как тщательное формулирование 
гипотез. С точки зрения Московичи (совпадающей, кстати, с диагнозом, 
поставленным в США Ньюкомом), более очевидной тенденцией до сих пор остается 
существование социальной психологии как ветви общей психологии, и именно это 
препятствует сближению социальной психологии с социальными проблемами. Развитие 
социальной психологии в «психологическом» направлении приводит к тому, что 
исследователям в лучшем случае удается углубить знания «весьма общих процессов,