и в социальной психологии в частности — наблюдаемое поведение. Источник данных 
для когнитивизма — менталистские образования (знаки, значения, понимание и пр.),
 хотя предполагается, что они могут быть выведены из поведения.
     3. Для бихевиоризма в конечном счете процессы поведения подчиняют себе 
процессы познания, т.е. доминируют именно процессы поведения. Для когнитивизма 
в фокусе находятся процессы познания, и оно подчиняет себе поведение.
     4. Бихевиоризму в большей мере свойственна идея «молекулярного» анализа 
поведения (выявление его поэлементного строения), в то время как для 
когнитивистской ориентации одна из наиболее значимых идей — идея «молярного» 
анализа, т.е. фиксация исследования на целостном процессе [Shaw, Costanzo, 1970,
 p. 171].
     Тот факт, что вся ориентация когнитивизма есть ориентация на анализ 
«внутренних» характеристик человеческого поведения, создает известную 
психологическую привлекательность этому направлению. В методологическом плане 
такая ориентация как бы снимает ряд неразрешимых проблем лабораторного 
эксперимента. Если одно из возражений против применения этой методики в 
социальной психологии заключается в том, что полученные здесь данные с трудом 
экстраполируются на реальную ситуацию, поскольку она неизмеримо сложнее любых 
воссозданных в лаборатории условий, то когнитивизм предлагает своеобразный 
контраргумент подобным упрекам. Констатация в лабораторных условиях чисто 
психологического факта, а именно некоторого состояния когнитивной структуры 
индивида, может в принципе претендовать на то, что зафиксирована модель, 
действующая точно в таком же виде и в реальной ситуации. Проблема большей 
сложности вне-1 шних условий, снижающих возможность экстраполяции, здесь просто 
обходится, эксперимент сознательно ограничивается рамками установления 
определенной феноменологии.
     Конечно, такое самоограничение остается в значительной мере формальным: 
верно, что в когнитивных теориях фиксируются такие переменные, которые 
свойственны именно человеческому поведению; верно, что в этом смысле 
когнитивизм преодолевает неразрешимую для бихевиоризма проблему перехода от 
экспериментов на животных к выводам относительно поведения человека; верно, что 
«рисунок» когнитивных характеристик поведения, полученный в лаборатории, в 
основных чертах повторяется в реальных ситуациях. Но остается открытым вопрос о 
том, насколько же все-таки все эти находки когнитивистских теорий позволяют 
дать адекватное описание именно социального поведения человека и так ли уж 
ценна способность теории отвлечься от специфики подлинного социального 
контекста такого поведения.
     Популярность когнитивистских теорий связана в значительной степени с 
кажущейся возможностью преодоления «дегуманистической» традиции бихевиоризма. 
Идея «гуманизации» психологии в целом вообще свойственна последнему периоду 
развития этой дисциплины на Западе. Много симптомов подтверждают такую 
характеристику: и развитие так называемой экзистенциальной психологии, и 
авторитет школы транзактной психологии, и, наконец, «второе дыхание» 
левиновской традиции. Когнитивизм в определенной степени претендует на место в 
этом ряду, хотя содержательный анализ предлагаемых теорий свидетельствует о том,
 что «гуманизация», декларируемая здесь, остается именнодекларацией, поскольку 
ни одна из выдвинутых теорий не в состоянии подняться до анализа подлинно 
человеческих проблем, если под «человеческими проблемами» понимать проблемы 
общественного человека, прежде всего человека в его деятельном проявлении.
     Источником многих затруднений, препятствующих продуктивному использованию 
результатов исследований, проводимых в русле когнитивистской традиции, является,
 по-видимому, прежде всего разрыв когнитивных процессов и предметной 
деятельности, который с самого начала задан той моделью человека, которая 
принимается сторонниками названного подхода. Эта модель характеризуется тем, 
что человек рассматривается как разумное существо, способное понять значение 
ситуации, в которой ему приходится действовать и строить свое поведение в 
зависимости от этого понимания и в соответствии с ним. Хотя сам по себе факт 
такой зависимости очевиден, предлагаемая модель, как видно, не обладает 
необходимыми объяснительными функциями.
     Прежде всего остается необъясненным факт возникновения «когнитивной 
структуры» личности (совокупности ее убеждений, мнений, знаний, установок и пр.
). Но если даже принять каким-то образом возникшую когнитивную структуру, как 
она существует на данном этапе развития личности, затруднения вызывает 
объяснение ее изменений, данное в терминах «реорганизация», 
«переструктурирование» и т.п. Объяснение, даваемое этому феномену в рамках 
когнитивизма, исходит из презумпции комфортности для личности состояния 
равновесия, гомеостаза. Строго говоря, на уровне общих соображений методологии 
здесь снимается проблема активности личности, хотя формально термин 
«активность» и присутствует. Активность сохраняется на уровне познавательной 
активности, причем в строго заданном направлении, а именно в направлении 
восстановления комфортного состояния, баланса когнитивной структуры. При 
сведении активности к этому ее единственному проявлению все многообразие 
человеческих мотивов и потребностей остается за бортом, поскольку другая форма 
активности — нарушение состояния равновесия с целью выйти за пределы данной 
системы связей, а значит, и потребность в этом, оказывается исключенной 
[Ярошевский, 1976]. Адекватную иерархию в системе мотивов и потребностей 
личности, очевидно, можно построить лишь при условии понимания возникновения и 
организации когнитивной структуры не на основе абстрактной «активности», но в 
ходе предметной деятельности человека.
     Парадокс основной идеи когнитивизма заключается в том, что, выступив