отношениями, фиксируемыми в различных теориях соответствия. Точно так же и 
правила психологики, сформулированные авторами, справедливы не только для 
теории когнитивного диссонанса. Однако поскольку именно здесь острее встает 
вопрос о природе «соответствия», обоснование необходимости психологики прежде 
всего адресуется этой теории. Абельсон прямо предлагает усматривать в 
когнитивном диссонансе некоторый психологический подтекст, который состоит в 
том, что диссонанс фиксирует как раз не логическое противоречие, но 
противоречие между логическим и алогическим в поведении человека: «Вопрос о 
природе соответствия (имеется в виду в теориях когнитивного соответствия. — Авт.
) в конечном счете есть вопрос о природе Смысла, о «субъективной 
рациональности» [op. cit., p. 112]. Таким образом, выражение «следует из» в 
теории Фестингера приобретает специфическое значение, которое, несмотря на уже 
довольно обширную литературу по психологике, остается не вполне выясненным и 
потому продолжает давать пищу критике.
     Точно так же не вполне удовлетворяет и другая категория, использованная в 
формуле, определяющей сущность диссонантных отношений: «не-Х». Исследователь 
теории диссонанса Э. Аронсон полагает, например, что неопределенность границ 
понятия «не-Х» приводит к тому, что в ряде случаев трудно зафиксировать факт 
диссонанса, ибо возникают ситуации неявного диссонанса. Аронсон предлагает 
такую ситуацию: «Мой любимый писатель бьет свою жену». Подходит ли это под 
формулу диссонанса, т.е. под формулу: «не-Хследует из Y»? Ответ на этот вопрос 
зависит от того, полагаем ли мы, что «не-битие» своей жены должно быть 
атрибутом любимого писателя. Значит, все зависит от того, как мы вообще 
определяем понятие «любимый писатель», т.е. включаем ли в него характеристику 
высоких моральных качеств этого человека, соблюдение им норм поведения или нет. 
Различный ответ на этот вопрос заставляет по-разному отнестись к самому факту 
установления диссонанса или отрицания его в данной ситуации [Aronson, 1968; 
также: Аронсон, 1984, с. 116].
     Возможно, что полемика вокруг этих проблем не была бы столь острой, если 
бы теория диссонанса в других своих частях не претендовала на достаточно 
большую точность, на попытки формализовать отдельные ее положения. В самом деле,
 все, что говорилось до сих пор, в общем, укладывалось в русло других 
когнитивных теорий, в том числе и с точки зрения оправдания присутствия в них 
соображений здравого смысла. Как видно, и у Фестингера все опирается на весьма 
житейские примеры, на некоторые аксиомы, почерпнутые из обыденных сентенций. 
Кажется логичным, что такое основание теоретических рассуждений допускает 
известную нестрогость терминов и некоторую шаткость логических построений. 
Однако одно дело — допустить право на существование ,: внутри научной теории 
подобных оснований (а когнитивизм утверждает прежде всего именно это), другое 
дело — пытаться на таком основании строить строгую теорию, в частности с 
включением в нее элементов формализации. Стоит только встать на этот 1уть, как 
количество трудностей, возникающих перед теорией, Ьудет умножено. Примерно это 
происходит и с теорией диссонанра. Двусмысленное толкование исходных понятий 
оказывается очень Трудно перешагнуть, как только вводятся попытки измерения 
диссонанса.
     Между тем Фестингер, в отличие от других представителей теорий 
соответствия, пытается не просто констатировать наличие диссонанса, но и 
измерить его величину (степень). Общее определение величины диссонанса дается 
так: «Величина диссонанса между двумя когнитивными элементами есть функция от 
важности (или значимости) элементов для индивида» [Фестингер, 1999, с. 35], т.е.
 между двумя малозначимыми элементами диссонанс не может быть большим, несмотря 
на высокую степень несоответствия. С другой стороны, два значимых элемента 
могут развить большой диссонанс, даже если сама степень несоответствия не столь 
велика. Примером может служить такая ситуация: если кто-то купил недорогую вещь,
 а потом разочаровался в ней, величина возникшего здесь диссонанса невелика. 
Если же, например, студент хорошо знает, что не готов к экзамену, а сам тем не 
менее бросает занятия и идет в кино, то диссонанс, возникающий при этом, 
значительно больше.
     Однако одного приведенного определения еще недостаточно, чтобы измерить 
величину диссонанса. Прежде всего потому, что практически личность имеет в 
своей когнитивной структуре отнюдь не два когнитивных элемента, определенным 
образом сопоставляемых друг с другом, а много. Поэтому было необходимо ввести 
понятие «общей величины диссонанса». По Фестингеру, общая величина диссонанса 
зависит от «взвешенной пропорции тех релевантных элементов, которые являются 
диссонантными» [там же]. «Взвешенные пропорции» означают, что каждое отношение 
должно быть взвешено пропорционально важности участвующих элементов. При этом 
вводится понятие «наименее стойкий элемент»: «Максимальный диссонанс, который 
может существовать между двумя элементами, равен общему сопротивлению изменению 
наименее стойкого элемента» [Фестингер, 1984, с. 108]. Но тогда сейчас же 
встает вопрос: как измерить «важность» этих элементов, как выразить степень 
этой важности и как выявить наименее стойкий элемент? Ответов на эти вопросы 
автор теории диссонанса не дает, путь измерения степени важности когнитивных 
элементов остается невыясненным. Это в значительной мере обесценивает все 
дальнейшие рассуждения, в частности попытку вычислить так называемый «максимум 
диссонанса» и пр. Поэтому расчет на то, что введение в теорию диссонанса 
измерительных процедур придаст ей большую строгость и «респектабельность», в 
общем, не оправдался.
     Хотя при изложении теории периодически предлагаются раз-| личного рода 
формулы, например, относительно «общей величины диссонанса», строгого 
математического значения они не имеют. Можно, правда, признать, что