явлениями, не вносит большого вклада ни в науку, ни в повседневную жизнь; 5) 
«хорошая» теория должна служить не только цели объяснения того, что 
предполагается объяснить, но и общему прогрессу науки. Другими словами, она 
должна создавать основу для исследований, стимулировать и руководить 
исследователями в их стремлении понять мир [Shaw, Costanzo, 1970, p. 13—14].
     Несмотря на очевидную резонность этих требований, они все же вновь 
являются настолько общими, что круг «хороших» теорий, выделенных по этим 
критериям, окажется неизбежно слишком широким. Возможно, что такое сознательное 
(или несознательное) занижение критериев теорий в данном случае является одним 
из «защитных механизмов» социальных психологов. Дело в том, что главной задачей 
для социальной психологии является не просто констатация некоторой образцовой 
модели теории, а сопоставление с ней реально функционирующих теорий. Если же 
пользоваться теми жесткими критериями, которые обычно задаются логикой науки, 
то ни одна из реально существующих социально-социологических теорий не выдержит 
такого сравнения. Это и понятно, ибо критерии обычно разрабатываются на основе 
теорий, существующих в развитых, притом точных науках, они не приспособлены к 
специфике социально-психологического знания.
     Социально-психологические теории не включают в себя развитой сети гипотез, 
органично связанных друг с другом, они не обладают чертами дедуктивных теорий, 
где одни положения могут быть строго выведены из других. Открытие такого 
несоответствия не есть факт, неизвестный ранее: по существу, обсуждением этого 
факта наполнена вся история гуманитарных наук. Начиная с неокантианской 
философии, поставившей со всей остротой вопрос о различии «наук о природе» и 
«наук о культуре», и кончая позитивизмом с его принципом унификации знания, эта 
проблема бесконечно варьируется в различных современных системах философии и 
науковедения. Однако так обстоит дело в специальных областях знания, где 
названные вопросы есть основной предмет обсуждения. В конкретных же науках 
проблема как бы «открывается» каждый раз заново. Примерно такая ситуация 
сложилась в американской социальной психологии в середине XX столетия.
     Если в период максимального пика экспериментальной ориентации вопрос о 
теориях вообще не ставился или высказывалась мысль о невозможности (или 
несовершенстве) теоретического знания в этой области, то сейчас известное 
возрождение интереса к теории дает довольно любопытную трактовку проблемы. 
Сторонники развития теоретической социальной психологии принимают упрек в 
логическом несовершенстве большинства социально-психологических теорий, но тем 
не менее обосновывают право на существование таких несовершенных теорий. Одним 
из распространенных аргументов в пользу такого рода теорий является ссылка на 
специфику предмета социальной психологии, в частности на молодость этой науки, 
что с неизбежностью приводит к использованию в социально-психологических 
теориях обыденного языка.
     Дедуцирование положений из суждений, сформулированных обыденным языком, не 
является строго логической процедурой: исследователь здесь часто вынужден 
опираться на невыразимые «посылки, на интуицию и т.д. Такое обращение к 
обыденному языку — признак всякой молодой науки. Поэтому теории в ней никогда и 
не могут быть уподоблены строгим дедуктивным теориям, свойственным прежде всего 
математике и логике. Для социально-психологических теорий, таким образом, 
следует выдвинуть иные критерии их продуктивности: здесь продуктивность 
означает такую связь положений друг с другом, при которой возможны эмпирически 
осмысленные предсказания. Поскольку обыденный язык релевантен реальному миру, 
им можно пользоваться при конструировании теорий, хотя в дальнейшем развитии 
научной дисциплины неизбежен переход к большей их формализации [Deutsch, Krauss,
 1965, p. 7]. Шоу и Костанцо добавляют к этому: «Социальная психология поздно 
пришла в бизнес развития теорий. Ни одна из ее теорий не есть теория в строгом 
смысле слова. Но теоретическая точка зрения стимулирует и ведет исследование» 
[Shaw, Costanzo, 1970, p. 14], и поэтому разработка теорий — важнейшая задача 
социальной психологии.
     Приведенные рассуждения весьма показательны. В них в специфической форме 
реализуется та тенденция в развитии современного знания, которая на Западе 
обычно ассоциируется с так называемой «гуманизацией» науки в противовес ее 
строго «сциентистской» ориентации.
3.2. Проблема ценностей в социально-психологической теории
     В то время как сциентизм в науке продолжает диктовать неопозитивистские 
каноны исследования и ориентировать образ всякой дисциплины на модель 
естественных наук, антисциентистское течение стремится включить в систему 
научного знания в гораздо большей степени собственно «человеческую» 
проблематику. Философское обоснование этой «гуманистической» ориентации в 
значительной мере разрабатывается представителями Франкфуртской школы (М. 
Хоркхаймер, Ю. Хабермас, Г. Маркузе, Э. Фромм, Т. Адорно), причем одним из ее 
идейных источников в свое время послужили работы Фрейда. Анализ идейной 
платформы этой школы не входит сейчас в нашу задачу, тем более что ее 
философскиеи социальные позиции всесторонне исследовались [Андреева, 1974]. 
Весьма абстрактный характер «гуманизма», предлагаемый теоретиками этой школы, 
так же как и весьма умеренная окраска «критической» теории, привлекали в 
определенной степени тех западных исследователей, которые активно выступают 
против безраздельного господства позитивизма.
     В области социальной психологии можно слышать сознательные или 
бессознательные апелляции к идеям Франкфуртской школы [Андреева, 2000], которые 
представляют собой не вполне последовательную, но все же попытку вырваться из 
жестких неопозитивистских схем науки. Одно из требований, которое руководит 
подобной позицией, — признать специфику теорий, не сформулированных по точным