Израэлем, С. Московичи, Р. Харре. Второй факт — это современное, можно сказать 
победное шествие на Западе, особенно в США, идей Л. С. Выготского, построившего 
свою психологическую теорию, как известно, при опоре на марксистскую 
методологию. Возможно, дискуссия в социальной психологии на международной арене 
была бы более продуктивна, если бы акцент в полемике был сделан именно на 
воплощении философских, в том числе марксистских, принципов в ткань 
теоретических построений, а не на прямом противопоставлении идеологий.
     Если же рассмотреть вопрос именно в такой плоскости, то станет очевидным, 
что в современных поисках новой альтернативной парадигмы в социальной 
психологии интерпретация ряда социально-психологических феноменов на основе 
эпистемологии марксистской философии представляет определенный интерес, 
особенно в преодолении позитивизма. Анализируя конкретные варианты 
разрабатываемой западными авторами новой парадигмы, легко видеть не только 
близость предлагаемых принципов тем, которые характерны для нашей социальной 
психологии (принявшей марксистскую методологию), но иногда и прямое повторение 
положений, давно освоенных в отечественной традиции.
     Вот несколько примеров. Идея учета социального контекста как обязательное 
условие социально-психологического исследования для отечественной психологии 
вряд ли может считаться новой. Культурно-историческая школа Л. С. Выготского 
при формулировании основных принципов по существу задавала социальной 
психологии это же самое требование. Стоит вспомнить лишь два положения его 
концепции: 1) усвоение общественного опыта изменяет не только содержание 
психической жизни, но и создает новые формы психических процессов, 2) имеет 
место двоякое существование высших психических функций — сначала в качестве 
интерпсихических и лишь затем интрапсихических. Эти положения давали 
возможность исследователю апеллировать к внешним культурным, социальным 
факторам. И хотя эти положения получили широкое признание в западной психологии,
 к сожалению, они неупоминаются, за редкими исключениями, при поисках новой 
эпистемологии в социальной психологии. Между тем в отечественной социальной 
психологии существуют конкретные «находки», свидетельствующие не только о 
теоретических, но и об экспериментальных решениях проблем социального контекста.
 Принятый здесь принцип необходимости рассмотрения социально-психологических 
феноменов в реальной социальной группе есть реализация требования учитывать 
этот контекст. Это относится, в частности, к анализу социальной атрибуции, при 
исследовании которой в реальной группе были получены данные, весьма близкие 
описанным в современной психологии социального познания [см. Андреева, 2000, с. 
97].
     Второй пример касается трактовки предмета социальной психологии как науки. 
Ее маргинальное положение было задано самим фактом ее возникновения на стыке 
двух «родительских» дисциплин, в частности происхождением из двух источников 
основных теоретических ориентации, как это было показано в данной книге. 
Попытки преодолеть крайности и недостатки двух версий социальной психологии — 
психологической (ПСП) и социологической (ССП) — предпринимаются неоднократно. 
Дискуссия между американской и европейской традициями в значительной мере 
касается именно этого вопроса. В поисках «новой» социальной психологии 
предлагаются различные способы интеграции этих двух ветвей [Якимова, 1995].
     Как было показано выше, магистральным направлением введения социального 
контекста было требование «социологизации» социальной психологии, выдвинутое С. 
Московичи. Если отвлечься от некоторой гипертрофированности этого акцента, то 
можно убедиться, что в высказанном предложении содержится реальное требование 
включить в проблематику социальной психологии исследование таких феноменов, 
которые в «американском» варианте зачастую опускались. Это вся проблематика 
социальных отношений, в том числе межгрупповых, психология «больших» социальных 
групп, реальные проблемы общественной жизни, в частности безработица, 
неравенство, социальные движения и пр. При этом вовсе не предлагался отказ от 
традиционных проблем социальной психологии, но предполагалась именно интеграция 
в «теле» одной научной дисциплины двух достаточно разнородных блоков. 
Популярность этой идеи стала особенно очевидной в последние 20 лет, причем для 
представителей как «психологической», так и «социологической» социальной 
психологии. Хрестоматия «Социальная психология: саморефлексия маргинальности» 
[1995] содержит многочисленные иллюстрации таких поисков. Приведем лишь резюме, 
сделанное одним из авторов: «Диалектическое единство социологической и 
психологической социальной психологии, необходимое для оптимального развития 
междисциплинарной социально-психологической науки, требует взаимодействия 
представителей двух психологии в рамках общей институциональной структуры, но 
такого взаимодействия, которое сохраняло бы их прочные связи с родительскими 
дисциплинами» [см. Якимова, 1995, с. 211].
     Однако если посмотреть на структуру социально-психологического знания, как 
она утвердилась в отечественной традиции, то именно здесь эта интеграция и 
заявлена. Логика предмета обозначена таким образом, что общие характеристики 
общения и взаимодействия людей развертываются последовательно сначала в больших,
 позже в малых социальных группах и, наконец, в их проявлениях на уровне 
личности. Проблематика науки «выстраивается» в логическую схему, в рамках 
которой осуществляется анализ закономерностей поведения и деятельности 
индивидов, их межличностных отношений и вместе с тем включенность этих 
феноменов в макросоциальную структуру. Между тем «тоска» по подобной интеграции 
до сих пор характерна для современных дискуссий о предмете социальной 
психологии среди западных коллег. Некоторые из них предлагают иные решения для 
возможного объединения двух ветвей (например, выделение «третьей» социальной 
психологии, претендующей на роль своеобразного синтеза двух ветвей, причем чаще